Крест для воина Евгения Родионова (Рассказ матери)

В воскресные дни здесь много прихожан. Храм святителя Николая, что в Пыжах, находится в самом центре Москвы, рядом с Третьяковской га­лереей. Место бойкое. В церкви много детей, плы­вет запах ладана, в такт легкому дыханию ветерка из приоткрытого окна ко­лышутся огоньки свечей. Идет служба, и голос протоиерея хорошо слышен даже в последних рядах: — ..И особо чтим мы новомученика воина Евге­ния…

РАССКАЗ МАТЕРИ

Родился Женя в половине первого ночи 23 мая 1977 года. Рос он крепким, очень ти­хим ребенком. Пожалуй, единственное, что было в его характере еще с совсем малень­кого возраста — это его наблюдательность. Он всегда обращал внимание на то, что дру­гие и не заметили бы. В год с лишним он еще не ходил, и мы забеспокоились, решили его окрестить. Через месяц после этого Женя по­шел, пошел твердо, уверенно, не спеша.

Я помню, как-то сразу после этого я взя­ла его с собой в лес. Было жаркое лето. Лес у нас был рядом. Женя стоял на тропинке среди высокого папоротника. Я спряталась и думала, что сейчас он начнет меня искать, проявит какое-то беспокойство. Тишина. По­том я выглянула и с удивлением обнаружила, что ребенок обо мне просто забыл — он так увлеченно разглядывал папоротник, по кото­рому ползали разные букашечки, и с такой радостью на все это смотрел!

И потом, по жизни, каждую травинку он как-то особенно видел. Мне этого не дано. Я могу идти по тропинке и машинально срывать растущую на обочине траву, листики, веточки, не замечая этого. Он никогда этого не делал, всегда го­ворил: «Мама, тебе руки надо завязать».

Несколько позже я обнаружила, что при всей его скромности, незаметности, Женя обладает достаточно твердым характером. В принципе он всегда был самостоятельным. С семи лет он утром вставал сам, умывался, одевался, завтракал или не завтракал, ухо­дил в школу. Все это было без меня. Я с ше­сти часов утра была на работе, так что Женя рос самостоятельным, ответственным. Мне всегда казалось, что в доме у меня если не мужчина, то во всяком случае не ребенок, а взрослый человек.

Лет в одиннадцать или двенадцать он вернулся с летних каникул с крестиком на шее. Я удивилась, спросила: «Женя, что это?» Он сказал: «Это крестик. Я ходил с бабушкой в церковь перед школой, так что причастился, исповедался, и мне это дали». «Женя, сними, над тобой будут сме­яться».

Он промолчал, ничего не сказал, но крестик не снял. Потом увидела, что цепоч­ку он заменил на веревочку. Начала опять к нему приставать: «Ты что, в какое время ты живешь? Ты у кого-нибудь из своих друзей видел такое? И коль тебе уж так хочется но­сить этот крестик, если тебе действительно это так нужно, то почему не цепочка, почему эта грубая веревка?» Он ответил просто, но достаточно твердо: «Мне так удобно, и но­сить я буду так».

Жили мы вдвоем, привыкли прислуши­ваться к мнению друг друга, но еще несколь­ко раз потом я придиралась к нему по пово­ду этой веревочки. Мне казалось, что над ним смеются друзья, смеются все, потому что он не снимал крестик никогда, будь то купание на речке или в бане, или на тренировках в спортивной секции, или дома. На всех фотографиях среди огромной компании друзей — Женя везде с крестиком. Причем на такой А толстой веревочке крестик был только у него. Я не знаю, подшучивали над ним ребята или нет, это сейчас мне уже не узнать. Но он никогда его не снимал.

Учился Женя легко, все предметы давались ему без напряжения. Учился в общем-то «с удовольствием, но закончил только девять классов. А после девятилетки пошел сразу работать на мебельную фабрику. Я была не против, потому что сама-то я тоже мебель­щик, и Саша, отец Жени, был мебельщиком, и дед мой был плотником — это у нас семей­ное. Работа Жене нравилась. Помимо всего прочего он получал приличные деньги. Я на трех работах столько не получаю. И мы нача­ли жить хорошо. В 1994 году мы получили двухкомнатную квартиру, и жизнь, я думала, всегда будет такой…

Вот сейчас, вспоминая все это, я не могу сказать, что Женя был каким-то необычным, чем-то сильно отличался от сверстников. Крестик носил? Да. В храм ездил иногда? Да. Но так же, как и все ребята, любил музыку. Не так часто, но общался с большой компа­нией ребят, очень хороших ребят, занимался спортом, делал это с удовольствием.

Перед армией уже несколько раз видела его с сига­ретой, хотя при мне он никогда не курил, да­же будучи уже в армии. Сказать, что он был совсем открытым? Нет, было в нем что-то та­кое, чего никогда до конца я не понимала. Женя любил стихи, иногда писал их к моему дню рождения, что-то с малых лет мне сочи­нял. Это были детские, не совсем складные, но всегда очень ласковые и добрые стихи.

25 июня 1995 года Женю призвали в ар­мию. Идти не хотелось, но долг — это для Жени все. И он, и ребята из его компании — все прекрасно понимали, что есть вещи, ко­торые хочешь ты этого или нет, а делать на­до. Ни о каком увиливании от армии никогда вопрос не стоял…

МУЖЕСТВО

Служить рядовой Евгений Родионов по­пал в пограничные войска, чем очень гордил­ся. В каждом письме, в каждом телефонном звонке всегда подчеркивал, что он — погра­ничник.

Мама, Любовь Васильевна, взяв в сентя­бре отпуск, поехала к сыну. Командир части встретил ее неприветливо: “Ну вот, еще одна мамаша приехала с требованием, чтобы ее сына не посылали в горячую точку». На что Любовь Васильевна ответила:

— Я еще не говорила с сыном, но в лю­бом случае будет так. как решит он сам. По­тому что с малых лет Женя был единствен­ным мужчиной в нашем доме, и если он при­мет решение, я буду его уважать, каким бы оно ни было…

13 января 1996 года Евгений Родионов улетел в командировку в Ингушетию. Место назначения — 479-й погранотряд особого на­значения, третья мотоманевренная группа. В части к гранатометчику Родионову не было абсолютно никаких претензий, он все выпол­нял добросовестно. Из Жени получился хоро­ший солдат.

Ровно месяц прослужил Женя на заставе, и 13 февраля 1996 года он попал в плен. За­става стояла на единственной в горах Дороге жизни, которая позволяла боевикам прово­зить по ней оружие, боеприпасы, пленных. Контрольно-регистрационный пункт, где не­сли в ту злополучную ночь службу Евгений Родионов, Александр Железнов, Андрей Тру­сов и Игорь Яковлев. — это всего-навсего будка без света, без связи, без какого-либо инженерного оборудования.

Около трех ча­сов ночи к КРП подъехала машина «скорой помощи». В обыкновенном на вид «рафике» скрывались более десятка вооруженных до зубов бородачей в камуфляже. В считанные секунды все было кончено. Прибывшая через час смена обнаружила только алые пятна крови на снегу…

Для четырех пограничников начались три с половиной месяца плена. Три с половиной месяца постоянных унижений, издевательств, побоев. На Евгении, единственном из плен­ников, был нательный крест. Это вызывало особую ярость у боевиков. Каждый день ему говорили: «Ты можешь жить. Для этого тебе надо снять крестик, принять нашу веру, стать нашим братом. И все эти кошмары сразу кон­чатся».

В неполные девятнадцать лет, когда рядом нет мамы, нет офицеров, нет настав­ников, Жене предстоит сделать свой выбор. Он прекрасно понимает что значит стать «братом» чеченского боевика. Это значит взять оружие в руки и воевать против своих, против таких же мальчишек, как он сам. За окончательный и бесповоротный отказ снять с себя крест он был подвергнут мучительной казни.

23 мая 1996 года, в день своего рож­дения, Евгений Родионов был обезглавлен…

Невозможно представить, что пережила мать за те десять месяцев, когда она искала своего сына. Она начала искать Женю, еще когда он был жив, а нашла его уже мертвым. Любови Васильевне пришлось пройти все муки, все круги ада, какие только есть на зе­мле.

Видно, Господь водил ее по тем доро­гам, где мин разбросано больше, чем кам­ней. Видно, Господь защитил ее от бомбе­жек, не дал ей погибнуть посчитав, что ее долг, долг матери — найти сына похоронить его в родной земле. Похоронить так, как хо­ронили наши деды и прадеды, по христиан­скому обычаю, с отпеванием с преданием земле.

Заплатив чеченским командирам огром­ные деньги, вырученные от заклада собст­венного дома, Любовь Васильевна нашла мо­гилу сына и троих плененных вместе с ним пограничников.

23 октября 1996 года тела всех четверых были эксгумированы. А еще через неделю за особую плату матери верну­ли голову Евгения. Любовь Васильевна вы­везла из Чечни тела всех ребят кто погиб с ее сыном.

ПАМЯТЬ О СЫНЕ

Я не могу сказать, что смирилась с по­терей сына. Нет. конечно нет, я никогда, до самой своей последней минуточки не забуду Женю. Но ушло отчаяние, ушло то ощущение, когда не хочется жить, когда чувствуешь себя как зверек, загнанный в клетку, — со всех сторон не просто отчуждение, а отторжение. Когда ходьба по этим административным ка­бинетам превращает тебя в ничто. Просто ду­шой умираешь, когда тебя никто не то что не хочет или не может понять — тебя просто во­обще никто не воспринимает как человека.

Ни боль твоя, ни обида никого не волнует. Думаешь: «Господи, где я живу, в какой стра­не я живу, среди кого я живу, почему за два года мне ни одного приличного человека не встретилось!» Правда, как он мог встретить­ся, если я из дома не выходила никуда, кро­ме кладбища. Может быть, поэтому. А в чи­новничьих кабинетах, к сожалению, всегда равнодушных людей хватало…

Только теперь по-настоящему понима­ешь, что есть «люди» и есть люди. Одни, это те, которые живут в другом государстве, они богатые, а может быть, даже не очень бога­тые, но сытые, равнодушные, спокойные, ко­торых волнует только свое «я», то, что отно­сится к их жизни. А есть и другие. Они молят­ся за моего сына. Нет награды выше для ма­тери.

Государство дало Жене орден Мужест­ва, оценив его гражданский подвиг, и тут же забыло о нем так же, как и обо мне. А вот лю­ди, простые православные люди, считают своим долгом приезжать из Москвы, из Ряза­ни только для того, чтобы помолиться, отслу­жить панихиду по Жене.

У Жени на могиле стоит огромный двух­метровый крест, горит лампада. Крест поста­влен добротой людской: люди собрали день­ги, поставили этот крест, повесили лампадку.

Когда ставили крест, приехали священ­ники с прихожанами, журналисты, писатели, предприниматели. Были вполне благополуч­ные. не самые бедные люди. Меня это пора­зило — что нужно этим людям?! Приехать на могилу к неизвестному мальчику, который никого не спас, не подбил несколько танков или самолетов. Мы никогда не считали смерть Жени геройской. Он сам добровольно вы­брал смерть. И вдруг эти люди приехали на могилу, поклонились кресту и сказали, что-то как он служил и погиб, имеет для них глубо­кое духовное значение.

Я просто поражена, как такие люди, с та­кой высоты — и вдруг на могиле моего нико­му не известного, тихого сына. Приезжает женщина из Череповца. В такую даль она приехала, чтобы тоже поклониться Жене, хотя у нее самой сын тоже погиб в Чечне в 1995 году.

Приехал совершенно незнакомый чело­век из Екатеринбурга и тоже попросил, чтобы я проводила его на могилу к Жене. Как-то к Жене приехал поклониться ветеран Великой Отечественной войны. Он снял с себя фрон­товую награду — медаль «За отвагу» и поло­жил на могильный камень…

И я думаю теперь: “Господи, почему я считала, что в мире вообще уже нет нормаль­ных людей! Они есть, вот они — рядом. Они чужие, незнакомые, я даже не знаю, как их зовут, но почему-то они откликнулись. Они, бросив все дела, едут на могилу, а ведь у ка­ждого из них семья, свои какие-то проблемы. Вот они оценили подвиг Жени по-другому, не просто отдав какую-то железку, а душой вос­приняли. И это поражает”.

Тело Евгения было привезено матерью на родину 20 ноября 1996 года, в день памя­ти мучеников Мелитинских. Они были воина­ми-христианами Римской армии, и за отказ отречься от Христа им отсекли головы. Один из этих тридцати трех воинов носил имя Ев­гений.

Летом 1999 года при налете на россий­скую погранзаставу был убит родной брат Хайхороева, убийцы Евгения Родионова. Он был убит на том самом месте, где прежде были захвачены Евгений и трое других сол­дат.

А 23 августа 1999 года — ровно через три года и три месяца после смерти Евгения — в Грозном во внутричеченской бандитской раз­борке был убит и сам Хайхороев вместе со своими головорезами-телохранителями…

Закончилась служба в храме святителя Николая, и длинная цепочка прихожан вы­строилась к батюшке за благословением. Неспешно расходятся христиане, догорают свечи перед иконами, гаснет свет, и под своды храма опускается полумрак… В алтаре, среди святынь храма, маленький крестик. Нательный крест воина Евгения.