«Я хочу, чтобы тебя там никто не убил»

Контуженый чеченский пёс Косячок давно приблудился к нам и не пускает на освоенную территорию блокпоста других собак. Сверхбдительный, он и сейчас зорко смотрит в сторону позиций полевого командира Ширхана, где днем, видимо, пробуя двигатель, рыкала БМП.

Черные барханы — гиблое место. В этих простирающихся неизвестно на сколько песках можно укрыть не одну танковую бригаду. И мы принимаем решение отправить в тыл противника разведгруппу из трех человек. Танковой бригады у боевиков, конечно, нет. Но появление чеченской БМП в зоне нашей ответственности — не лучший подарок к Новому году.

— Надо бы, — шутит командир, — заслать к Ширхану его земляка Косячка…

— Лучше мы сами. Разведка в Новый год — память на всю жизнь, — отвечает, улыбаясь, старший группы лейтенант Порубаев.

В вагончике, где разведчики третьей роты собираются в путь, вместе с ними еще двое: похожий на французского певца Джо Дассена старший блокпоста капитан Ранов и я — его зам. по «борьбе с личным составом».

За стенами теплого вагончика заснеженная черная степь, ветер, мороз, чеченские боевики, да наш, готовый ко всему, взвод российской милиции — вот такой пейзаж на подступах к новому 1996 году.

У себя на родине в батальоне патрульно-постовой службы третья рота — это спецназ, нигде не числящийся. Просто капитан Ранов, в прошлом спецназовец ВДВ, достойно подготовил своих людей. В активе роты самое большое количество задержаний, изъятого оружия, наркотиков. Теперь командированная на Северный Кавказ рота разбросана по блокпостам.

Нас постоянно обстреливают, мы отвечаем из АГЭЭСа, пулеметов. Вести огонь можно только по видимым целям — таков приказ. Знает ли тот, кто готовил его в Москве, что в дневном бою видимые цели — редкость такая же, как белые медведи в Сахаре.

Что касается стрельбы, она бывает беспорядочная, параллельная, провокационная. Хотя мы и находимся на возвышенности, блокпост как бы на острие. Надеяться можно только на самих себя. Резерв, пока доберется до нас, сам может несколько раз умереть.

В вагончик командира, постучавшись, входит радист, докладывает:

— На связи Ширхан…

Мы выходим на холод. Поговорить с полевым командиром боевиков сейчас, перед разведвыходом наших людей, самое время. «Ширхан» — позывной чеченца, о котором мы пока мало что знаем.

— Аллаху Акбар, командир! — голос боевика слышен отчетливо, точно он в пяти метрах от нас.

— Воистину спецназ, — с улыбкой отвечает Ранов.

— Сегодня Новый год. Стрелять не будем? — смеется Ширхан.

— Мы не намерены.

— У нас тоже охоты нет.

— Я слышал… У вас Новый год отменен? Нет больше такого праздника? — спрашивает Ранов.

— Отменили, отменили. Мы теперь по Шариату живем. Пить нельзя.

— Вот это правильно. Что еще имеешь сказать?

— Поздравить тебя хочу! С Новым годом!

— И тебя с новым счастьем.

— Конец связи! — неожиданно резко, словно мы оторвали его от важного дела, произносит Ширхан.

— До связи, — спокойно прощается командир.

— Не надолго его хватило, — говорю я.

— Может, особист помешал, — задумчиво отвечает Ранов.

Нам известно, как строги в чеченских боевых порядках представители Департамента государственной безопасности Ичкерии.

Ветер яростно гонит нас в тепло, но мы с капитаном Рановым идем проверять посты. Темнота душит нас в своих объятиях. Все наши мысли о бойцах, которым сегодня встречать Новый год в окопах, пулеметных гнездах, в секретах, на снайперских лежках. В тепле только смена, резервная группа да три разведчика, которым скоро в дорогу.

— Не идет у меня из головы эта проклятая БМП, — говорит командир. — Нехорошая вокруг тишина. Ширхан ведет себя, как лондонский дэнди. Раньше матом ругался, теперь с праздником поздравляет.

Возле вагончика командира, нетерпеливо виляя хвостом, нас ждет Косячок, просясь в тепло, к разведчикам. Мы не пускаем, чтобы не отвлекал. И Косячок, обиженно повизгивая, остается возле дверей.

— Пуля прозвенит пронзительно, АКМ затрещит презрительно. Домой. Домой. Пора домой, — напевает себе под нос занятый сборами старшина Стародубов. Он из бывших морских диверсантов, ветеран Халулая, и у него все просто «горит» в руках. Дня два назад с ним произошло то, о чем в «Дневнике боевых действий» записано: «В 9.20 утра со стороны Чечни был произведен выстрел из СВД. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от головы старшины В. Стародубова». Этот рядовой случай давно забыт, и Валера с удовольствием маракует над сигнальными минами. Он поставит их на обратном пути.

Сергей, светловолосый, высокий, жилистый, наоборот, молчалив. Как и командир, бывший спецназовец ВДВ, он внешне далеко не богатырь, но на боевых операциях вынослив, стремителен, находчив. Его любимая поговорка: «Большие шкафы громко падают». Да, война не любит грузных людей. Таких быстро находит пуля.

Косячок, устав биться в дверь, начинает в тоске подвывать, и суеверный Валера просит командира впустить собаку.

Косматый, непонятного цвета, верткий пес бросается облизывать всех подряд. И я ловлю его за ошейник, чтобы он не опрокинул на пол сигнальные мины.

— Почему ему дали непутевую кличку? — интересуется командир.

— Глаза у него наркоманистые, — говорит Сергей.

— Это от контузии, — уточняет Валера.

— Не называть же его Насвай, — шутит лейтенант Порубаев. «Насвай» — чеченский легкий наркотик, в основе которого куриный помет с известкой. Дурманящий насвай кладут под язык. Какой он на вкус, мы, конечно, не знаем. Наркотики для милиции — первый враг. Мы воюем с поставщиками наркотиков не на жизнь, а на смерть. Порубаев рассказывал, что в Афганистане многие полевые командиры стали крупнейшими наркодельцами. То же и в Чечне, которая стала отстойником для преступников всех мастей.

— Я когда уезжал в командировку, — неожиданно вспомнил командир, — мне сынишка сказал: «Я тебе желаю, чтобы ты всех бандитов переловил».

Стародубов, наголо остриженный, с добрейшим выражением скуластого лица, здоровяк, отец четверых детей, тоже вспомнил, как самая младшая девочка, крепко обняв его на прощание, шепнула на ухо: «Я хочу, чтобы тебя там никто не убил».

У нас служебный Новый год. Это праздник наших матерей, отцов, жен и детей, любимых. Мы торопим его приход. Пусть скорее ударят часы на Спасской башне. «Лично для нас все будет потом, когда вернемся, — сказал командир. — Вот тогда и отпразднуем Новый год. Тогда и почувствуем, что он наступил».

Луна — казачье солнце плотно закрыта тучами. Не всем на блокпосту известно, что наша разведка через несколько минут растворится в предновогодней тьме.

Обутые и одетые по погоде, в белых маскхалатах, вооруженные автоматами, пулеметом и РПГ-7, разведчики бесшумно выходят, скрываются за барханом, а Косячок остается в теплом вагончике. Не то бы он увязался следом.

Мы с командиром остаемся на блокпосту среди своих, тянущих предновогоднюю службу. У каждого милиционера свой сектор ведения огня. Во врытых бетонных плитах, спасающих от ветра, пуль и осколков, пробиты бойницы. Через одну из них я гляжу в сторону чеченских позиций: ветер полосует мне лицо, словно ножом. Потом в изнеможении закрываю глаза, слезы, выбитые ветром, катятся по щекам. До меня доносятся негромкие обрывки предновогодних бесед:

— Я гранату взял и два магазина…

— Затишка нехорошая…

— Помнишь, как в горах Осетии?

— Русских в Чечне сгноили.

— Кто-то женщин гладит, а мы автоматы.

— Чечены по радио кричат: день ваш, а ночь наша…

— Что-то и день наш, и ночь наша.

— Не такие уж они крутые волки…

Я знаю, что, перед тем как миновать чеченские порядки и поработать в укрепрайоне, разведчики будут долго лежать в снегу, отсматривая, выслушивая путь выдвижения.

На блокпосту доведено до всех: в двенадцать ночи никаких ракет и автоматных салютов. «Почему?» — люди не интересуются. В эти последние минуты перед Новым годом никто не говорит о личном, не вспоминает дом — размышления об этом на дне души.

Мы с командиром смотрим в ту сторону, где начинают работу разведчики. Мне кажется, что тем самым мы демаскируем ребят, и я отворачиваюсь.

Небо за нашими спинами слегка подсвечено трассерами. Стрельбы за дальностью расстояния не слышно. В Кизляре и на его окраинах уже встречают Новый год. Красные трассера — это молотят с пулеметов Калашникова, а зеленые строчки — стрельба с автоматов. Мы, охваченные тьмой, словно в колодце. Тусклый свет в поднебесье манит, даже радует. До Нового года ровно минута. А все наши мысли только о разведчиках. Каково им, превратившимся в тень, в зловещем окружении?

Вдруг между стоящих по местам напряженных бойцов начинает мелькать отоспавшийся за день, находящийся в резерве самый молодой из милиционеров Сурин Геннадий, весельчак и поэт. Вот, поздравив ребят, он останавливается у колючей проволоки и, манипулируя руками, как фокусник, запускает в небо осветительную ракету.

Первая мысль, охватывающая голову стальным обручем, это: «Только бы они вернулись!».

Когда ракета неожиданно взорвала пространство слева, разведчики, крадучись, утопая в снегу по колено, сделали всего несколько шагов.

Попав под ослепляющий предательский свет, они рухнули, не имея времени перевести свои чувства в мысли.

Сорок минут, проведенные в абсолютной тишине на земле, — все было зря… Теперь, если не расстреляют чеченские пулеметчики или, того хуже, обнаружив, не устроят засаду на пути движения, надо снова долгий срок выжидать, околевая в снегу, готовясь к худшему. Задачу надо выполнять, а Новый год для этого самый подходящий волшебный, таинственный, неласковый праздник…