Спецназ. Такая у нас работа

Капитан Олег Тапио… Непривычная для русского слуха финская фамилия, могучая спецназовская фигура, краповый берет, шрамы на лице. Мы познакомились в армавирском отряде специального назначения внутренних войск, где я собирала материал для очерка о погибшем Герое России Григории Ширяеве. После гибели Григория Олега назначили на его должность — заместителем командира группы по спецподготовке.

В 1999 году они вместе пришли в отряд простыми бойцами-срочниками. Оба издалека — Гриша с Алтая, Олег — с Урала. Оба с большим желанием служить в спецназе.

В февральской спецоперации 2010 года в районе села Комсомольское Чеченской республики, он первым рванул к Григорию Ширяеву, когда на позиции третьей группы 15-го отряда вышли боевики. Тяжело раненный, Олег отстреливался до последнего патрона, прикрывая отход капитана Ширяева, спешившего на помощь лейтенанту Луговцу…

Капитану Тапио в том бою посчастливилось выжить. Это, конечно, главная награда, но мне показалось странным, что Олега Тапио не было в числе военнослужащих, которых накануне 200-летия внутренних войск награждал в Кремле Президент России. На торжественной церемонии присутствовали мать погибшего Героя России Людмила Ивановна Ширяева, старший лейтенант Арсен Луговец, раненный в том же бою, другие заслуженные люди.

Капитан Тапио в тот день был, как всегда, в служебной командировке на Кавказе…

Когда этот материал готовился к печати, появилась информация, что наградные документы капитана Тапио проходят необходимые согласования.

Хочется верить, что в ближайшее время отважный офицер все же будет отмечен. Человек, посвятивший всю свою жизнь службе в спецназе, потерявший здоровье, не должен оставаться забытым.

Я включаю диктофон, прокручиваю запись, сделанную в армавирской командировке. Звучит ровный спокойный голос Олега Тапио:

«Утром 4-го февраля 2010 года мы оборудовали позиции и залегли в кольце оцепления. Первые разрывы я услышал часов в одиннадцать — резкие раскатистые хлопки. Вдалеке работал подствольный гранатомет. Капитан Ширяев попытался выйти на связь с уфимским отрядом, который проводил поиск в оцепленном квадрате. Связи не было. Минут через 20 разрывы прозвучали ближе. Мы залегли в готовности. Еще через несколько минут разрывы раздались уже за поворотом. Было непонятно, кто кого и куда гонит.

Видимость была плохая, а тут еще погода стала портиться, дождь со снегом… Моя позиция находилась на возвышенности. Я отполз немного, чтобы получше осмотреться. Вижу: в лощину выходит группа. Насчитал 29 человек. Между нами метров двести пятьдесят-триста. Шли кто в чем: кто в маскхалатах, кто в «горках», кто просто в куртках. И речь вроде бы русская, издалека не понять. В общем, доложил Григорию обстановку, он дал команду применить зеленую ракету и быть готовыми к отражению атаки.

Не успели выпустить ракету вдоль высоты, как на нас обрушился просто нереальный шквал огня. Вверх взметнулось все — и кора, и земля, и фонтаны снега. Не поднимая головы, на вытянутых руках я стал отстреливаться. К нам на позиции бандиты пробраться снизу не могли — мешали обрывы, поваленные деревья, мелкий кустарник и сугробы по пояс…

Связи с капитаном Ширяевым не было. На связь вышел командир отделения сержант Райский (он находился рядом с Григорием), доложил, что снайпер рядовой Селиванов тяжело ранен. Я приказал своему саперу и гранатометчику вести огонь по противнику, а сам короткими перебежками выдвинулся на правый фланг. Бежал по хребту. Бежал быстро, потому что время было дорого. Бандиты меня заметили и открыли огонь. Когда над головой в буквальном смысле свистят пули, летит кора, ветки, земля, ощущение не из приятных, но у нас такая работа …

Слава Богу, добежал… подобрался к своим — командир отделения Райский цел, пулеметчик Адылов, Гриша — все живы, а Селиванов лежит без движения. Правая нога в крови. Я дал команду Райскому открыть огонь, а сам метнулся к Селиванову. Но помочь Степке уже было нечем. Очередная волна огня прошла по всему его распластанному телу… До сих пор помню, как у него потухли глаза. Помню последние предсмертные судороги — было видно, что человек цепляется за жизнь…

Меняю позицию, пытаюсь уйти из-под обстрела, чувствую, как по руке пошло тепло, словно горячая вода. Пуля попала в кисть. Снимаю перчатку, вижу — сквозная рана. Первая мысль — как-то надо держать автомат. Не успел об этом подумать, как вторая пуля попадает в голову и застревает между нижней и верхней челюстью. Словно кувалдой по голове. Перед глазами все поплыло, замелькали черно-белые деревья… Вдруг слышу: «Папа, пойдем в прятки играть!» И вижу сына своего, Костю. Ему 7 месяцев тогда только исполнилось, а тут он уже совсем большой, бегает. Понимаю, что такого быть не может, что все это мерещится, но все равно отвечаю: «Сын, уходи, я тебя найду». И он ушел… А у меня по лицу кровь струится, глаз затекает. Думал, что он вообще выпал…

Показываю Грише знаками — уходи. Он ко мне подползает. Я ему: «Гриш, ты командир, тебе надо на пункт управления. Там связь, надо подтягивать соседние группы. Здесь уже выбора нет: или мы, или бандиты».

В это время стрельба стихла. Отлежался немного. Вдруг смотрю, метрах в шестидесяти от меня какой-то человек. Он наблюдал за соседней высотой. Как выглядел, уже не скажу. Единственное, что запомнилось — кудри, густая такая шевелюра. Магазин локтем придерживал, голову на приклад положил и одиночным огнем три выстрела сделал. Он упал — сложился, как робот. И наступила тишина. Просто тишина. Словно звук выключили. Ни малейшего шороха — только снег падает и круги перед глазами плывут. Сзади бревно лежало, я сам себе стал на счет давать команды, чтобы подползти к бревну и укрыться за ним. В этот момент к убитому боевику подбежали трое. Я на спине лежал — автомат на живот положил и из такого положения дал очередь.

Двое упали, третий исчез из виду…

Кое-как дополз до бревна, перевалился через него… Кровища хлещет… Попрощался уже мысленно и с женой, и с сыном… Прошло еще минуты две.

Чувствую, кто-то ко мне ползет. Пулеметчик Адылов. Я ему:

— Ты что тут делаешь, я же сказал, уходите!
— Командир, мы тебя не оставим.
— А где Студент (это позывной капитана Ширяева)?
— Он здесь…

С Адыловым и Райским мы заняли круговую оборону. Подошел Гриша. Распороли ножом маскхалат, жгут наложили — кровь свернулась уже, голову перевязали. Лейтенант Луговец в тот момент был тоже ранен. Его обстреливали боевики, укрывшиеся в блиндаже под нашими позициями. Гриша рванул туда, вниз. Больше я его не видел…

С Райским и Адыловым мы оставались на месте. Перестрелка продолжалась до наступления темноты. Только вечером подтянулись группы нашего отряда. Наступило облегчение. Сознание стало отключаться. Сквозь туман и головокружение видел, как суетился вокруг меня доктор из уфимского отряда, как рядом лежал раненый Арсен Луговец, как тащили меня на плащ-палатке всю ночь. На рассвете услышал знакомый рев БТРа. Подумал: «Раз донесли, значит, надо потерпеть и попробовать выжить». Потом бронированная «Газель», госпиталь 46-й бригады, надпись «Приемный покой» и первые операции, аэродром Северный, московский реанимобиль… В столичных госпиталях мне «собрали» голову. С трудом, но все же сохранили руку.

В Москве очень помогали возвращаться к жизни братишки из «Витязя». И, конечно, низкий поклон моей супруге Жене. Она у нас в отряде санинструктором служила — вот мы с ней и познакомились на службе. Никто так не понимает меня и не поддерживает, как она. Дай Бог каждому спецназовцу такую жену. Она знает, что работа, служба — это все для меня, без отряда я не представляю своей жизни и ни на что его не променяю».