Вместо похоронок придут извещения о «пропавших без вести». Первая чеченская война.

Это архивная статья издания «Новая ежедневная газета», № 6 за 13 января 1995 года. Выкладывается для ознакомления с «духом» и настроением некоторых СМИ времен начала первой чеченской войны.

Наступающая сторона отказалась вести переговоры о тяжелораненых и пленных. Они подвергаются точно такому же обстрелу, как и чеченские ополченцы. Их фамилии искажаются, а «горячие линии» МО не отвечают. Мы сегодня публикуем привезенные нашим корреспондентом фамилии пленных с их собственноручными подписями. Они стоят под обращением, где наши попавшие в беду соотечественники требуют прекратить огонь и понять: война идет не с бандитами, а с народом.

Рядом с президентским дворцом, волоча хвосты, скачут контуженные голуби. Снарядов, разбивающих дворец, они уже не слышат. Сверху на них и санитарный автобус под белым флагом летят стекла и пылающие ошметки с горящих этажей.

Мимо нас четверо ополченцев вытаскивают из подъезда раненого, заносят в автобус — и тут же мина накрывает площадку, на которой он стоит.

Машина прыгает, из нее вылетают все окна, мотор глохнет. Стонущего раненого заносят обратно. Один из санитаров садится на корточки прямо у автобуса и курит. Вокруг лопаются мины. Он не уходит. Ему все равно.

В подвале человек 200—300. Ненадолго отказал дизель, горят свечи, пламя их трясется от прямых попаданий во дворец. Много женщин. Зина была поваром в генеральской столовой. «Сейчас вот здесь кормлю всех подряд, мяса и макарон в подвале много, маринады притащили жители, хватит надолго».

В санчасти старый усатый хирург Резван перевязывает раненого российского пленного — пехотинца Валеру. Резван 26 лет отслужил на подлодках судовым врачом. «У парня два осколочных ранения бедер и сломано колено. Сегодня начался сепсис. Надо вывозить».

Доктору помогает Оголихин Ваня, пленный фельдшер, взятый в числе 48 военнослужащих внутренних войск в Хасавюрте. Ваня ухитряется быть с белоснежным подворотничком, в чистой хэбэшке. Ване передает тампоны красивая молодая женщина.

«Это моя мама, Нина Александровна», — говорит Ваня. Мы потрясены, Нина Александровна плачет и говорить не хочет. «Я руками могу работать, а словами не могу». Ваня берет маму за руку, и вдвоем они рассказывают свою историю.

«В плен я попал, когда нашу группу окружили мирные жители и подполковник Серегин (он тоже здесь, в подвале) приказ стрелять в них не отдал. Мы благодарны ему. Привезли сюда, поместили в подвале рядом. Журналистка Лена Петрова взяла у меня мамин адрес и ей позвонила…»

Мама: «Мне позвонила девочка Лена Петрова и сказала, что Ваня тут. Я медсестра, взяла отпуск и денег заняла на билет в одну сторону. Добралась до Грозного, объясняла по дороге, что здесь мой сын. Меня все подвозили. Дворец обстреливали. Я к нему подошла. В меня не попали. Сказала, что Ваня тут. И меня к нему отвели. Я вошла в подвал, а он…» Ваня: «Я ее увидел и испугался, что она приехала».

Ваня и Нина Александровна сидели перед нами в санчасти, а потолок начинал трескаться, и висящие над головами трубы отопления тряслись. На раненых летела пыль и штукатурка. Ваня и мама должны были уехать: чеченская сторона решила Ваню отпустить, но начался штурм 31 декабря (Павел Сергеевич Грачев отмечал свой день рождения), и вопрос отпал сам собой.

Аслан Масхадов, начштаба обороны Грозного, к которому мы зашли выяснить вопрос, что делать с тяжелоранеными, сказал: «Я четыре раза просил российскую сторону забрать без всяких условий тяжелораненых, обменяться пленными и вывезти трупы. Один из генералов даже назначил мне встречу 5 января в 18.30 на нейтральной полосе. Потом позвонил, извинился, сказал, что начальство не разрешило. Я сказал, что вам не нужны ни живые, ни мертвые, вы хотите, чтобы пленные и раненые, и павшие были уничтожены во время штурма, и списать это на нас…»

А пленные — действительно страшные свидетели. Вот монолог Мычко Вити, капитана, записанный в рождественскую ночь, когда и ему, и нам казалось, что из этого подвала выбраться уже невозможно. Доктор разрешил раненному в легкое, шею и руку Вите выпить с нами 100 грамм. (Из чеченцев в подвале не пил никто: газават, нельзя, в рай не попадешь.)

Вот Витин монолог: «В 1982 году окончил Дальневосточное общевойсковое командное училище. Служил на Дальнем Востоке и Сахалине, под конец службы решил перебраться домой, в Самару. Служил в 81-м полку, хотел получить перед пенсией квартиру — получил, 10 дней прожил, даже мебель расставить не успел, и попал сюда. Из полка взяли два батальона, укомплектовали людьми из других.

30 декабря получили приказ выдвинуться на окраину Грозного, последние солдаты приходили к нам для комплекта аж до вечера 30 декабря. Колонна через перевал шла плохо, колесная техника (БТРы) застревала, мы на командно-штабной машине замыкали колонну. В нашей БМП было двое солдат, начштаба Артур Белов (бывший «афганец») и я. Я у Артура спросил: «Карты города получал?» — «Нет, — говорит, — ты что? В город входить не будем». И мы пошли в хвосте колонны.

Вдруг (это уже 31-го днем) приказ: войти в город! Ни обстановки не знаем, ни дорог — ничего! Приказ передали по рации — устно — без всяких разъяснений, актов: «Вперед!» — и все. Оказалось, прямо на площади у дворца, где нас начали из гранатометов расстреливать. Механик-водитель, второй солдат и Артур Белов после попадания снаряда погибли. Я без сознания с ранением легкого был взят в плен и сюда перетащен. Никто из своих меня не подобрал…»

Вот такая операция. Без рекогносцировки, без письменного приказа, без постановки конкретной задачи. В такой же ситуации оказались подразделения в районах вокзала. Сгрудились на площади и были разбиты…

Помните фразу министра обороны: «Воевать танками в городе — дикая безграмотность». Однако воевал. Сейчас, чтобы скрыть следы бездарнейшего преступления, делается все, чтобы превратить павших и раненых — в пропавших без вести. Я не знаю, как будет спецназ брать подвал дворца, кроме как закидав его гранатами. <…>

…Мы выбегали в сумерках из дворца через простреливаемый мост. Проводником был Умар, молодой мулла. «Нарушаю Коран — граблю разрушенные магазины и ношу еду в подвал оставшимся людям. Уйти они под обстрелами не могут. Оружие в руки не беру — без меня есть кому убивать, мне надо помогать живым».

Умар вел нас по мертвому, разбомбленному городу, о котором командующий ВВС Дейнекин сказал, что в нем авиация работала только по стратегическим объектам. Мы шли и в грудах камней не узнавали типовых больниц, школ и детсадов.

Мы уходим, в подвале президентского дворца остались два целлофановых пакета, набитых военными билетами мертвых и еще живых, уже занесенных в расчетные потери.

…Среди нас ежедневно прибавляются сотни людей, которые убивали и которых убивали.