Штурм Грозного. Рассказ командира штурмовой группы (вторая чеченская)

Почти вся наша бригада была в командировке с сентября. Я приехал на смену 17 декабря. Наши в это время стояли лаге­рем под Алхан-Калой. Принял взвод и уже на следующий день участвовал в зачистке Чечен-Аула. Потом были еще две зачистки населенных пунк­тов, которые, как и первая, прошли спо­койно. Позже стало известно, что наша бригада будет брать Грозный. Начали го­товиться к штурму.

26 декабря вышли на окраину Старопромысловского района. Утром 27-го по­пытались зайти в частный сектор, но сразу же были встречены огнем из стрелкового оружия. На господствующей высоте стояло четырехэтажное здание, бывшая школа. До нее 800 метров хорошо простреливае­мого голого поля. Засевшие в школе пуле­метчик и снайпер не давали приблизиться. Остановились. Подождали, пока подойдут приданные танки, ведь начинать штурм Грозного без них - самоубийство.

После трех залпов по зданию огонь прекратился, «духи», поняв, что их сейчас накроют, решили отойти. Мы заняли школу. На следующий день бригада стала продвигаться в глубь района и вы­шла на девятую линию. Мой взвод вместе с гантамировцами оставили в резерве.

Но­чью почти все ополченцы разошлись по домам: многие были местными.

Утром комбат майор Дзекало вызвал наш резерв. Гантамировцы остались в школе. С 4-й ротой пропала связь. Коман­дир батальона послал мою штурмовую группу установить связь и помочь людь­ми. Через частный сектор, огородами, мы спокойно добрались до дворика школы. Там нашли ротного старшего лейтенанта Анатолия Борщева, взводного саперной роты лейтенанта Романа Кривошеева и человек восемь бойцов.

Напротив школы метрах в трехстах стояли в ряд много­этажки. В них сидели «духи», сидели хо­рошо.

На окнах первых этажей они уста­новили решетки, остальные заложили кирпичом, оставив только маленькие бой­ницы. 250 метров голого пространства перед домами простреливались так, что мысль о штурме даже не возникала. До многоэтажек просто никто не добежал бы. Видимо, боевики специально подпустили нас так близко, хотя могли достать еще на подходе к школе. Надеялись, что мы все- таки решимся на штурм.

Борщев по моей рации ( на его «Эри­ке» сели аккумуляторы) вышел на связь с комбатом, доложил, что штурм невозмо­жен и нас самих сейчас отсюда выбьют. Дзекало вызвал его к себе.

Ротный попы­тался добежать из нашего дворика до ча­стного дома, но почти сразу упал. Кричит, что подвернул ногу и сейчас сам выберет­ся. Упал он удачно, за небольшим холми­ком. «Духи» его все равно засекли и от­крыли шквальный огонь. Выстрел от АГСа взорвался у Толика прямо в ногах, его подбросило метра на полтора, перевернуло в воздухе и ударило о землю.

Не подумайте, что хвастаюсь, но у нас такие бойцы были, наверное, лучшие на этой земле. Если офицера, да и прос­то товарища, ранило, они все сделают, чтобы его вытащить. Свою голову подста­вят, но вытащат. Этим и отличались солдаты на чеченской войне.

Кривошеев с двумя бойцами кинулся к Борщеву. Два младших сержанта, Зуба­рев и Попов, выбежали на дорогу с АГСом, под огнем его установили и влупили прямой наводкой по «духам». Рядовой Се­рый, фамилия у него такая, вскочил с пу­леметом и побежал прямо на пятиэтажки. Бежит и стреляет.

Вы обязательно про ре­бят напишите, обидно будет, если их да­же медалью не наградят… Мы, конечно, тоже из всех стволов прикрываем. В об­щем, вытащили ротного. Повезло, очень повезло. Никого даже не зацепило. Серый успел в воронку прыгнуть, Зубарев и По­пов за дом спрятались. Борщеву вырвало кусок щеки и осколками посекло руку. Ну и контузило, конечно. Мы его перевязали, вкололи промедол.

Это было часов в одиннадцать. Где-то в это время услышал по рации, что девя­тая рота бьется в окружении. Она шла по параллельной улице левее нас и попала в огневой мешок. Ротного Романова убили почти сразу. Лейтенанта Сергея Грабова и больше десяти солдат взяли в плен. Мно­го «двухсотых» и «трехсотых».

Уже позже, вечером, наши перехватили доклад «че­хов». Серегу Грабова били четыре часа, не могли убить.

Нам пока везло, но «духов» было больше, и их позиция была гораздо лучше нашей. В полдвенадцатого пулеметчика из моей группы рядового Шкирмантова накрыло выстрелом АГСа, осколок разво­ротил ногу. Он стрелял из воронки перед школой, под носом у боевиков, еле его вытащили.

По рации сообщил, что у нас раненые, надо вывозить. 49-й БТР не смог к нам подъехать, огонь был слишком сильным, спрятался за домом метрах в 150. Выносили к нему Шкирмантова на руках. На моей «Эрике» тоже сели аккумуляторы, сбегал к 49-му, доложил комбату обстановку.

Потом перебрались за сосед­ний дом, около школы нас уже хорошо пристреляли. Около 13.00 убили рядового Кочеткова, гранатометчика из моей груп­пы. Он вышел из-за угла дома, хотел вы­стрелить, но не успел, пуля под сердце попала. Вытащили Кочеткова, вызвали БТР. На 41-м приехал прапорщик Максим Бабаян, наш медик. Умудрился проско­чить прямо к нам, спрятался во дворике. Кочеткова погрузили, стали выезжать на улицу, но «духи» их уже ждали.

С двухсот метров «чехи» влупили по БТРу из ПТУРа и двух гранатометов. Осколок от брони отлетел к нам и убил Димку Распопова. Попал прямо в голову. Механика-водите­ля выбросило через открытый люк. Он в укрытие на четвереньках отполз. Ни од­ной царапины. Наводчика ранило, но он тоже успел отползти и спрятаться.

«Духи» стали обрабатывать БТР из пулемета, внутри оставался один Бабаян. Не знали, жив ли. Ванька Кононов, младший сер­жант, под пулями перебежал через всю улицу, открыл боковые люки. Тут «духи» опять из гранатомета влупили. Ивана контузило, но он все равно нашел в обломках Бабаяна и на себе вытащил.

Когда ПТУР попал, в БТРе сдетонировали три ящика выстрелов к АГСу. Максим был весь посе­чен осколками, левый глаз выбило, вы­рвало кусок плеча, лопнули барабанные перепонки. Поставили четыре промедола, больше нельзя, сердце может не выдер­жать, но Максим все равно так страшно кричал…

Потом комбат к нам попытался доб­раться, через огород мы с ним немного поговорить успели. Приказал отходить. Снайперы по комбату стали долбить. Бук­вально выщелкали его из-за забора, еле успел ноги унести. Разделились на две группы и стали отходить. Дмитрий Распо­пов тяжелый был, килограмм девяносто, всемером его на двери выносили. На 49-м подъехал майор Сухавей, он начмедом нашего батальона был.

Погрузили ра­неных и «двухсотых». Потом отошли на девятую линию. Там такая пересеченная местность была, холмики. Рассадил я своих, выставил снайперов, дождались вечера. Ночью переместились в дома пе­ред многоэтажками, оборудовали пози­ции, закрепились.

Рота уступом стояла, потому что с левого фланга у нас никого не было. Под Новый год там “духи” ходи­ли, сигареты курили, но нас не трогали. До 3 января перестреливались из домов. Каждую ночь кричали бойцы 9-й роты, попавшие в плен. Их «духи» пытали в многоэтажках.

Третьего января нас перебросили под Алхан_калу, её неожиданно захватила банда Арби Бараева. Мой батальон в штурме не участвовал, стоял в оцеплении. Взяли Алхан-Калу, и 14-го нас вернули в базовый лагерь. Отдохнули мы пару дней и 17-го снова пошли на Грозный. Уже в Заводской район.

Утром приехали, как раз шла артподготовка, долбили «Градом» и «Ураганом» по стадиону. Наша рота должна была его зачистить. Стали выдвигаться вперед, там армейцы уже плацдарм заняли. Обрадовались нам. Мы, говорят, вас давно уже ждем, пойдемте, покажем, что тут к чему. Показали они нам подходы, позиции «духов».

Кидали дымы и потихоньку проходили. Добрались до двухэтажного дома метрах в трехстах от стадиона, оттуда постреляли немного. Вернулись, я комбату доложил обстановку. Заночевали, а утром тремя группами должны были по параллельным улицам идти к стадиону. Пока искали группу армейцев, с которой пойдем, прошло часа два. Получилось, что моя группа вышла позже, поэтому прошла дальше всех, две другие завязли в самом начале, стянув «духов» на себя. По рации слышал, что у них раненые и убитые.

Подобрались мы метров на двести к стадио­ну. Боевики нас наверняка видели и спе­циально подпустили. Ситуация такая же, как в Старопромысловском районе, если не хуже. Мы в частном секторе, боевики в многоэтажных зданиях. Фланги открыты, долбят по нам с трех сторон. В моей груп­пе было шестнадцать человек. В одном из одноэтажных домов уже сидели армейцы из разведбата, человек десять.

Я с их старшим посовещался, решили, что мы пойдем прямо, а они будут слева сектор расчищать. Из дома выскочил к своим (они в воронках залегли), тут ПКМС по дворику ударил. Наверное, «дух» наку­ренный был, строчил не переставая, толь­ко ленты успевал менять. Лежу в воронке, голову поднять нельзя.

Связался с комба­том, говорю, попали мы немного. Ни впе­ред, ни назад двинуться не можем, помо­гите. АГС наш на холме стоял, километрах в полутора. Там Зубарев был, ну который на дорогу выбегал, когда Борщева рани­ло. Такой матерый сержант, профессио­нал. Помог.

Как раз в это время «духи» на нас пошли. Зубарев их отсек. Я потом спрашивал, он два боекомплекта за пол­ часа расстрелял. Немного утихло, но впе­ред все равно не пройти, всю группу по­ ложу. Опять с комбатом связался. Дзекало приказал отходить. Я к армейцам в дом, посовещаться, как отходить будем.

Пока бежал, ПКМС стал в спину долбить, еле успел заскочить. Присел передохнуть. Начал вставать, как моя пуля в окошко за­ летела. Помню, дуга такая огненная, удар в левый глаз, и кровь хлестнула. Залила всего: лицо, броник, штаны, даже ботин­ки мокрые были. Стал из дома выходить к своим. Уже все равно было, кто стреляет, откуда. Потерянный был.

Потом в санча­сти сказали — сотрясение мозга, две кон­тузии. Дошел до своих, скатился к ним в воронку. Бойцы растерялись — командира ранило. Снайпер Гриша, он в Грозном ро­дился, единственный не растерялся. Од­ной рукой мне промедол ставит, другой уже «сферу» снял и голову перевязывает.

«Духи» опять начали подходить вплотную, долбят по нам. Я отключился. Потом уже рассказывали: «духи» на связь выходили, обещали нам всем головы отрезать и ими стадион украсить. Стали мы поддержку вызывать. Начала пятая рота справа под­тягиваться, из АГСа, танков по “духам” ударили. В общем, помогли нам. «Духи» успокоились немного, сбили с них спесь.

Но отойти все равно невозможно, огонь очень плотный. Надо было что-то делать. С армейским офицером выбежали вперед метров на сорок, спрятались за саман — хлев такой из глины, по грудь высотой. Нас, конечно, засекли, ударил пулемет. Но день, видно, был у меня удачный — пу­ли насквозь этот саман прошивают, крошка, щепки летят, но ни одна пуля да­ же не царапнула.

Стали мы дымы ставить, у меня шашек пять было, у армейца штук семь. Поставили дымы, тут я опять отклю­чился. Очнулся, смотрю, бежит ко мне огнеметчик рядовой Гущин. Вытащить меня хотел. Метров семь ему оставалось, когда между нами граната от АГСа или под­ствольника упала. Я пригнулся и рукавом лицо прикрыл. Еще успел подумать: хоть бы второй глаз не выбило. Осколки рукав бушлата распороли и вверх ушли. Смот­рю, Гущин тоже вроде живой.

Промедол уже стал отходить, но вто­рой некогда было ставить. Гущин меня за руку взял и повел оттуда. Так и шли: впе­реди Гриша меня ведет, как поводырь, за нами бойцы, сзади “духи” . Увидели, что мы уходим, и в полный рост за нами бе­гут. Мы забежали в частный дом, там уже человек тридцать набилось. «Духи» мет­рах в семидесяти засели, путь отхода нам отрезали. Смотрю в окно, в огороде сапер наш лежит. До дома добежать не успел и в воронке спрятался.

Я к нему, спраши­ваю: тротил есть? Ну есть, говорит, немного. Взорвали мы там сарайчик один и­ выбрались из этого дома. Потом подошла армейская БМПшка, помогла нам огнем.

Вышли к нашим на опорный пункт. Часа через три, когда начало смеркаться, от­ правили меня в госпиталь, в питерский МОСН. Только бинт срезали, принесли тя­желораненого. Пока им занимались, я зеркальце достал — с собой постоянно носил, чтобы голову лишний раз из укры­тия не высовывать. Посмотрел я в зер­кальце — глаз кусок кожи прикрывает. Но глаз вроде целый. Пуля прошла по каса­тельной между бровью и глазом. Сразу облегчение такое, не описать. Потом от­правили во владикавказский госпиталь.

Подлечили. Ну вот и все.