"Те, кто в том бою остались живы, вечно будут помнить Алхан-Юрт..."

...По-мирному командование со старейшинами не договорилось. Во время попытки переговоров, еще в конце ноября, попала в засаду наша группа разведки, командир полка получил ранение в ногу. Тогда-то все мы и поняли, что село так просто не сдастся. Еще пару раз мы, разведчики и саперы, пытались нащупать прорехи в обороне боевиков, со стороны моста, но всегда по приказу приходилось отходить. Командование давало по связи приказ на отход, как только поступала любая скверная информация от групп. (Это только в фильмах по телевизору показывают крепких парней в беретах и с криком «Ура!» побеждающих "плохих" парней.)

...1 час ночи 1 декабря 1999 года, разведчики и две группы пехоты должны были в полной темноте по абсолютно ровному полю войти в село и, закрепившись в нем, завязать бой. Далее, вызвав подкрепление, развивать успех. К слову сказать, в нашей роте разведки насчитывалось не более 30 человек. Из офицеров — начальник разведки майор Громашов и командир роты, оставшийся руководить резервом. Вместо офицеров — командиров взводов — были простые сержанты-контрактники: Алатырев и Гордеев, так как оба командира взводов за два дня до этого были тяжело ранены. Ближе к двум часам ночи мы выдвинулись. Дозор нашей группы разведки шел с ночными приборами (что значительно облегчало нам путь). Боевики, наверное, просто не ожидали наглости от нас, федералов. Идти по абсолютно ровному полю, где единственное укрытие — это сухой куст осоки или, пардон, коровья лепешка. Может, они нас прохлопали или еще что-то. Мы, преодолев поле, подошли к крайнему недостроенному дому, который впоследствии и стал нашей "брестской крепостью" на 3 — 4 часа. Оглядевшись, решили двигаться вперед еще метров пятьдесят. Произошел даже необычный случай...

Группа пехоты стала слева обходить брошенный дом, но, упершись в проволочный забор, сделала крюк на 100 — 150 метров. Наша группа разведки обходила его справа. Старший группы сержант Гордеев, увидев в 10 метрах от себя темную фигуру и приняв ее за нашего пехотинца, негромко сказал: "Эй, пехота!"

В ответ мы услышали чужую речь и длинную очередь из «калашникова». Темная фигура скользнула в дверной проем, куда тут же влетела огненная струя "Шмеля". Весь дом ожил. Из подвала, из окон, с чердака били автоматные и пулеметные очереди. Максим Гордеев, получив ожоги лица, увел группу к дороге, воспользовавшись суматохой. Это потом все узнали, что он все делал на ощупь, так как струя огнемета не только обожгла лицо, но и на время "отключила” Максиму зрение. Больше всего нас тревожил пулеметчик с чердака, до него было метров 25, но этот "дух", не давал нам поднять головы. Дождавшись, когда у него закончатся ленты и мы могли бы выиграть секунд десять, рядовой-срочник Панов в упор, сидя на асфальте, выстрелил из РПГ-7 по чердачному окну. За секунды до выстрела Панов с присущим только ему деревенским акцентом приговаривал:

— А, погоди малешко, я тебя сделаю!

Благодаря ему мы смогли подойти к дому и эвакуировать Макса. Слово "подойти” даже неверно, нам пришлось ползти по ровному пространству и уповать только на прикрытие ребят, уже "обживших" недостроенный дом из красного кирпича. Последовавший приказ на отход наш командир корректно игнорировал, сказав, что не слышит штаб и просит выслать "карандашей", так как группы закрепились и ждут поддержки. Несколько раз "духи" хотели нас обойти справа, но наши пулеметчики, изрядно потрепав противника, вынудили их, бросив убитых и раненых, ретироваться. Ближе к рассвету далеко от нас, со стороны моста, прогремел сильный взрыв. Это уже к вечеру мы узнали, что подорвался на мощном фугасе танк. Его разорвало на куски, выбросив на 100 метров мотор.

Вскоре был опять ранен наш командир полка полковник Лукашов. Мы, разведчики, успели эвакуировать его, пробившись к его БМП-2 через слабое кольцо боевиков. Боевики даже не успели понять, кто на переднем плане был у них под носом. Знай они, что это машина командира полка, нам бы, наверное, не удалось так легко пробиться к полковнику. Со всех сторон стала поступать информация о раненых и убитых. На моих глазах один легко раненный сержант-срочник тащил на себе двух(!) раненых братишек. А когда боевики пытались расколоть нас на две части и вытеснить на открытое поле, положение спас другой солдат-срочник. Получив ранение в живот, он продолжал отстреливаться из пулемета, расстреляв всю группу боевиков. Имя его или фамилию я не знал, даже не знаю, остался ли он жив, но в памяти останется навсегда страшная картина... Лежащий в собственной крови 20-летний парень, стреляющий из пулемета по "духам", а гильзы падают и остывают в луже его крови.

Хочется написать, что мы всех красиво победили, но это не фильм "Спецназ" или что-то другое. По неофициальным данным, штурм Алхан-Юрта нам, федералам, обошелся как минимум в 50 погибших и 70 раненых. Я хотел бы заметить, что это неофициальные цифры, но три дня штурма могли обойтись и дороже. Со мной, может, кто-нибудь поспорит, но нельзя отрицать тот факт, что во взводах, принявших первый удар, после боя насчитывалось не более 10-15 человек. Госпиталь Моздока был переполнен ранеными в те дни. Невольно вспоминаются рассказы деда о штрафном батальоне, где после штыковой лобовой атаки от полной роты оставалось 5-10 человек. Но то был далекий 42-й год, а это близкий 99-й. Потери у боевиков были тоже немалые.

Вот такая правда о том штурме. Моя правда.

Долго не решался, но написал стихи, посвященные всем погибшим и выжившим в те дни штурма.

Где-то далеко дорожкой в небо
Очередь уходит трассеров.
Ночь бела, запорошило снегом
Место, где сейчас лежит дозор.

Третий день в снегу
рассвет встречаем,
В теле дрожь, как барабанный бой.
Тонкой плащ-палаткой накрываясь,
Замерзаем медленно с тобой.

Тошнота слегка по телу бродит,
Голод, страх —
все вместе, как клубок.
Через пять минут
на штурм уходим,
Только бы подняться кто помог.

Снега хруст, как бритва,
режет воздух,
Как тут незамеченным пройти?
А идти осталось метров двести,
Нужно ближе к дому подойти.

Вот она — вчерашняя бойница,
Снайпер бил отсюда, точно в цель.
Странно, как еще нас не заметил
Тот, кто обживал здесь эту щель.

Пашка, друг, рукою машет: «Тихо!»
Стук в висках, мгновенья
до стрельбы.
Пол-рожка вошли в два тела —
лихо,
Мозг пронзил чужой
предсмертный крик.

Сразу ожило вокруг, как в сказке,
А точней сказать,
как в страшном сне.
Командир упал, пробита каска,
Не помочь никак ему уже.

Связь пропала, гул, разрывы, крики,
Ад в сравненье с этим —
детский смех.
Справа крик Сереги: "Помогите!".
Тащит на себе сержант двоих.

Лишь к рассвету стало
все понятно,
Страшная картина впереди.
Здесь братишки,
в край села вцепившись,
Умирали в первый день зимы.

Отшумит стрельба и гул разрывов,
Вспомнят этот день когда-нибудь
Те, кто в том бою остались живы,
Вечно будут помнить Алхан-Юрт.