6-й омсб в пустыне Регистан. Рассказ командира батальона.

Прошло двадцать лет со дна выво­да 6-го отдельного мотострелкового батальона специального назначения из Афганистана. В восьмидесятые годы большинство офицеров и солдат рассматривали события в Афганиста­не не только как выполнение интернационального долга. Они ехали туда за военной романтикой, за боевым опы­том. Многие офицеры и солдаты сами стремились попасть в Афганистан и я был одним из них. После окончания с отличием Военной академии имени М.В. Фрунзе мне предлагали высокие должности в Москве. А я от них отка­зался и сказал: «Хочу быть команди­ром». Меня и назначили командиром отряда в одну из бригад спецназа в Прибалтику. Сразу после прибытия в Вильянди я попросил комбрига Александра Завьялова направить меня в Афганис­тан. Сначала вопрос никак не решал­ся - дескать, ты нам и здесь нужен. Но потом пришла телеграмма и начались собеседования с разными началь­никами-«фотографами».

Всех их я внимательно слушал, а они мне гово­рили одно и то же: «Смотри там!.. Если что, мы тебя снимем!» Я сижу, головой киваю, уши прижимаю: «Да­да, обязательно... конечно...» И нас троих — меня, Валеру Горатенкова (заменил Сережу Бохана в Кандага­ре) и Сашу Клочкова (заменил Гришу Быкова в Асадабаде) — однокашни­ков но Рязанскому воздушно-десан­тному училищу и академии - напра­вили на собеседование в Генеральный штаб. Там под руководством Олега Швеца дали подготовку конкретно по Афганистану. Готовили меня на восьмой батальон в Фарахруд, вместо Анатолия Юрченко, а назначили на шес­той в Лашкаргах, вместо Александра Фомина. В Афганистане я командовал 6-м отдельным мотострелковым батальоном специального назначения, он же - 370-й отдельный отряд, который дислоцировался в городе Лашкаргах, провинция Гильменд. Ввел его в Афга­нистан в 1985 году Иван Крот, я в то время как раз заканчивал академию. Незадолго до этого приезжает он из Чучково и говорит: «Я ввожу отряд в Афганистан, в Лашкаргах. Учи, Влад, переброску частей и соединений на большие расстояния». Послушал его и огромный конспект для себя написал на эту тему. И точно - в мае 1987 юла был назначен командиром именно в тот отряд, а конспекты мне пригодились при выводе его из Афганистана в Союз. Отряд, как уже говорилось, принимал у капитана Фоми­на. Встретились мы с ним в Ташкен­те, а в Лашкаргахе личный состав и имущество передал мне замкомба­та Володя Чернышев. Командира­ми рот были: старшие лейтенанты Сережа Бреславский (БМП), Петя Михалев (БТР), Миша Феши (БТР), рота минирования — Саша Фомен­ков, зенитно-артиллерийская группа - Женя Матяш (ЗСУ-23-4 «Шилка»), группа связи — Женя Плужников, рота обеспечения — Витя Немушков («Урал – 4320»).

ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА - БОРЬБА С КАРАВАНАМИ

В мое время в Афганистане активно воевал в основном армей­ский спецназ, который и был глав­ной «рабочей лошадкой» в системе «Завеса». Все остальные занимались тем, что охраняли инфраструктуру, гарнизоны, дороги, сопровождали грузы и иногда проводили крупные операции. Готовится колонна к маршу — это уже событие! Танки, пушки, каски, бронежилеты!!! Масштабные операции проводились относительно редко. Главными задачами спецназа в Афганистане были борьба с каравана­ми с оружием, боеприпасами, наркоти­ками, а также уничтожение бандгрупп, проникающих с территории Пакиста­на и Ирана. Задачи эти очень трудные, ведь как таковой оборудованной границы у Афганистана с Пакистаном и Ира­ном не было. Кроме борьбы с боевыми караванами и бандгруппами проводи­лись и другие операции. Выполняли задачи по поисково-спасательному обеспечению. Осуществляли личную охрану командующего 40-й армией генерала Б. Громова и других высших должностных лиц — от Кандагара до Фараха. Если становилось известно, что в том или ином кишлаке выявлен центр сопро­тивления, так называемый Исламский комитет, или, проще говоря, «духи», то производился налет, ликвидировали сопротивление и восстанавливали правительс­твенную власть. Бывало, захватывали склады с оружием, печати, докумен­ты Исламской партии Афганистана (ИПА), Движения исламской револю­ции Афганистана (ДИРА), Национального исламского фронта Афганистана (НИФА), знамена, партийные кассы. Территориально зона ответственнос­ти у моего отряда была огромная: пра­вый фланг — в межозерье Хамун, про­винция Фарах, а левый фланг - город Кандагар. Эта зона включала провинции Гильменд и Нимруз, часть провинции Кандагар и пустыня Регистан (в переводе с афганского – «красные пески») с горой Маликдукан, зеленая зона р. Гильменд, каме­нистая пустыня Дашти-Марго и горы Хашруд с главным ориентиром — горой Казагар, горы Чари-гар, Трушбаб-гар. В гарнизоне Лашкаргах дисло­цировались управление 2-й бригады, управление 205-й отдельной вертолет­ной эскадрильи, десантно-штурмовой батальон 70-й дшбр, который охранял городок, плюс артиллерийские бата­реи «Гиацинтов» и «Гвоздик», взвод РСЗО «Град» и 6-й омсб — позывной «Зима», полевая почта 83428. 6-му омсб были приданы отряд вертолетов (два Ми-8 и два Ми-24МТ), батарея десантных 120-мм гаубиц Д-30, минометная батарея, танковый взвод и разведыва­тельный взвод, для авиационной под­держки — два Су-25 из Кандагара. Когда я только принял отряд, в роте старшего лейтенанта Сергея Бреславского подорвались две БМП. Я принял решение об эвакуации группы и приказал Саше Семинашу — коман­диру группы — идти через второй канал у кишлака Марджи. А он хочет идти через кишлак Систанай, что не менее опасно. По молодости я был упрямый, настоял на своем. Навстречу группе отправил ремонтно-эвакуационную группу (РЭГ). Так она в засаду попала! Я тотчас с дежурной группой Саши Гончаренко на помощь помчался. Расстояние было километ­ров сорок, но добрались мы быстро. На подходе к месту боя нас прилично обстреляли, один БТР подорвался на мине-«итальянке». Я сразу понял, что без поддержки авиации здесь не обойтись: «Связь мне!» Вызвали «вертушки», огонь артиллерии. «Вертушки» на предель­но малой высоте отстреляли «асошки» (АСО, тепловые ловушки для зашиты от ракет с тепловой головкой наведе­ния) и зажгли камыши, чтобы выда­вить «духов» на открытое пространс­тво. Не всем бандитам удалось уйти в Марджу. В бою уничтожили безоткат­ное орудие, из которого «духи» стреляли по нашей броне. На этот раз все закончилось благополучно, не считая оторванного колеса у БТР и несколь­ких контуженных солдат и офицеров. Самое неприятное для меня как для командира было то, что прошло всего несколько дней, как я при­нял отряд, а тут подрыв. Получилось «шашкомахательство» какое-то... В то же время пустить группу по другому маршруту через Систанай было равно­сильно самоубийству. Этот вражеский кишлак прижимает дорогу к такому же кишлаку Марджи. И если бы наши стали пробираться между кишлаками, их бы там перебили. За подрыв БТР на итальянской мине в том бою мне крепко досталось от командира бригады Дмитрия Герасимова. В пустыне стояла страшная жара, броня и стволы обжигали руки. После боя , только подошли к каналу, бойцы словно потеряли рассудок. Бросились к воде и давай пить! Я кричу коман­дирам; «Хоть охранение выставьте!» Какое там! Стреляю в воздух, снова кричу – ноль внимания! В такую жару начинаются галлюцинации, люди нередко полностью теряют контроль над собой и ничего не боятся, ничто не может их остановить – такое неудер­жимое желание напиться. Так я и охранял их, пока не напились, не стали хоть чуть-чуть соображать, какая опасность им грозит. В зоне ответственности отряда проходили условно восемь кара­ванных маршрутов, по которым шли банды и осуществлялись поставки оружия, боеприпасов, перевозились наркотики и медикаменты. На моем участке караваны прорывались в цен­тральные районы Афганистана со сто­роны Пакистана через перевал Шебиян по пустыне Регистан, со стороны Ирана – по пустыне Дашти-Марго. Бандгруппы передвигались в составе караванов с оружием, боеприпасами и наркотиками в основном ночью. Нередко они вклинивались н состав мирных караванов с товаром или маскировали свой караван под мирный. Если говорить о караванах, то они были или вьючные, или автомобильные. Автомобильный караван обыч­но состоял из 2 – 12 легковых тойот-полугрузок, очень редко попадались грузовики. Вьючный караван — это, как правило, десять — двадцать одногор­бых верблюдов. В типичном боевом караване процен­тов тридцать — сорок груза составляли промышленные и продовольствен­ные товары, еще тридцать — сорок процентов – оружие и боеприпасы, а остальное – медикаменты и наркоти­ки, в основном «ханка» (опиум-сырец в мешках), реже – гашиш. Конечно, «духи» всеми способами маскировали оружие, боеприпасы и наркотики под мирные грузы. Обычно впереди боевого каравана пускали мирный караван из шести-восьми верблюдов, а через некоторое время уже шел основной, боевой кара­ван. Охрану осуществляла, как пра­вило, банда из пятнадцати-двадцати человек. Кроме них были погонщики верблюдов. Непосредственно перед караваном шла группа из пяти-шести человек на «вьюках» — головной дозор. В ядре каравана, где находился груз, обычно было человек пятнадцать. Все вооружены автоматами и гранато­метами. Это были достаточно подго­товленные «духи», но нельзя сказать, чтобы слишком хорошо. Однако на расстоянии сто-двести метров стре­ляли они довольно метко. Плюс к тому они были знакомы с тактикой действий мелких подразделений. Если надо было сосредоточить огонь всей бандгруппы на одном нашем солда­те, который стрелял по ним, то с этим они вполне справлялись. Тренировали душманов на территории Пакистана в учебных лагерях в так называемых «школах талибов». Оружие у душманов было в основном китайского, арабско­го и румынского производства, мины - итальянские, пластмассовые, радиостанции и оптика — американские и японские, а экипировка – куртки, спальники — американская.

ТУШЕНКА, ТУШЕНКА, ТУШЕНКА!..

Наш отряд был боль­шой — более пятисот человек по штату и большое количество заштатников на восполнение текущего некомплекта бригады. Ведь люди болели, погибали... Мы стояли практически на самом юге, самолеты к нам не детали, добраться до батальона можно было через Кандагар. Каждые две недели я направлял колонну порядка сорока машин под командованием команди­ра роты Вити Немушкова, зампотеха Равиля Зайнулина или зампотылу Ильи Петовраджи в Туругунди, на гра­ницу с Союзом, через Гиришк, Диларам, Шинданд, Герат за имуществом и продовольствием. Это примерно тысяча сто километров. Ведь холо­дильников у нас не было, кондицио­неров — тоже. Поэтому все время нас кормили одной тушенкой. Тушенка, тушенка, тушенка!.. Сколько я ни пытался добиться чего-то еще, удава­лось улучшить питание всего на неде­лю — две. Потом все возвращалось на круги своя. Это же не Кабул, а самая окраина Афганистана. А вообще, полет из Кабула до Лашкаргаха — это меньше часа на афганском Ан-26 - у арбатско-кабульских деятелей считался чуть ли не боевым выходом: они сразу тре­бовали награды, «горку», «песочку» тельник, трофейный американский спальник, «бакшиш» (подарок). Для них это было целое событие — боевой выход, командировка па войну! Для создания боевой обстановки (чтобы комиссия побыстрее покинула рас­положение отряда) я устраивал ночью боевые тревоги по отражению напа­дения со стрельбой, шумом, артиллерийской иллюминацией. Эффект был неотразимый, комиссия улетала в Кандагар первым же бортом. Результат лейтенанта Назарова Результат лейтенанта Назарова Помню, как-то прилетела к нам комиссия больших арбатско-кабуль­ских партийно-политических воена­чальников со своими помощниками. Все такие вальяжные, чистенькие, важные! А ребята наши только что с боевых вернулись — грязные, оборванные, просоленные, пулемет за ствол тащат. И тут началось: «Да что ты за командир?! Ты посмотри, как они у тебя ходят: рвань, в кроссовках, автоматы и пулеметы за стволы тащат! Да как ты позволяешь?!» А выгляде­ли бойпы так потому, что на боевые (боевой выход) мы старались ходить в КЗС (комплект защитный сетчатый) и в кроссовках, Прикид весь в сеточку в жару хорошо продувается, но одно­разового использования, А кроссовки нам комсомольцы из ЦК ВЛКСМ подарили - 200 пар московских «адидасов». Весь отряд ходил на боевые в кроссовках, очень удобная обувь. Боевое напряжение групп было очень высоким, и к сожалению, «горка», «песочка» и «эксперименталка» быс­тро превращались в лохмотья в ходе боевых действий, а обмундирование поступало по установленным нормам носки и не выдерживало экстремальной эксплуатации. Я стою и понять не могу: что тут такого необычного? Ведь люди с войны вернулись. Меня это тогда здорово задело: «А вы что, хотите, чтобы после пятнадцати суток войны в пустыне, на сухпайке, без воды, они строевым шагом, с песней шли и подтянутыми были при этом? Да не бывает такого!» С боевых бойцы все возвращались обветренные, прожаренные, черные от пыли и грязи, вшивые, изодранные. Живая, реальная жизнь сильно отли­чалась от киношной».

БУДНИ ВОЙНЫ

«Духи» иногда обстреливали гар­низон реактивными снарядами из района Калабуст, где находилась арка Александра Македонского. Из минометов не достреливали, хотя и пытались. Однажды случилась страшная трагедия, Сидят ребята из отряда спецрадиосвязи в курилке, и прямо в центр курилки прилетает реактивный снаряд. Трое были убиты, восемь ране­ны. На такие обстрелы мы очень резко реагировали - поднимались все сразу (артиллерия, авиация, дежурная группа), находили огневые точки противника и уничтожали по максимуму. Так что местное население из ближайших кишлаков изо всех сил старалось держаться от злых «духов» подальше - себе дороже обходилось. Местные по отношению к нам вообще-то вели себя довольно друже­любно. Торговцы на рынке нас при­ветствовали и очень ждали, когда мы у них что-нибудь купим, за покупку давали «бакшиш». Мальчишки пыта­лись всучить солдатикам «чаре» (сла­бый наркотик), что-нибудь купить-продать или что-нибудь открутить у техники. Местные жители приходили к нам лечиться. К 1988 году обстрелы гарнизона прекратились, Мы вели разведывательно-боевые действия в основном на автомобиль­ной технике, на броне или пешком при поддержке авиации и артилле­рии. На «вертушках» контролирова­ли караванные маршруты в горах и в пустыне, выводили группы в засады. Вели поиск бандгрупп на трофейных автомашинах «тойота» и мотоцик­лах «ямаха». В каждой роте было по три — пять таких «тойот», «нисанов», «доджей», «симургов». Нередко наши группы переодевались в националь­ную одежду, пристраивались к караванам белуджей, с которыми мы были дружны. Вождь племени белуджей с чудесной бородой и его сын Миргижи иногда приглашали наших представи­телей в гости. Были у меня в отряде два замеча­тельных старших лейтенанта — Сергей Зверев и Сергей Дымов, командиры групп. Эти уникальные спецназов­цы нередко захватывали по несколь­ко машин с оружием, а в апреле 1987 года умудрились с боем взять караваи из двенадцати (!) таких машин. Очень удачливым командиром был капитан Сергей Бреславский, кроме оружия и боеприпасов он пару раз захватывал кассу моджахедов, нередко выручал меня в критических ситуациях, Блестяще выполняли боевые задачи старшие лейтенанты Юра Швыдкый, Алексей Панин, Юра Мокров, Миша Федин, Саша Назаров, Валера Травкин, Слава Безматерых. Отлично воевали сержанты Товкес, Оспанов, Ксенофонтов, Бощенко, Жунусов, Кимбаев, Завгородний и многие другие. Особая благо­дарность нашим вертолетчикам комэску Сергею Косенкову, Мише Азанову. Илье Рыжкину и всей 205-й отдельной вертолетной эскадрилье. Вертолетчи­ки для спецназовцев были полубога­ми. Без них мы не смогли бы успешно выполнять боевые задачи. Только они могли в критической ситуации спасти группу за многие километры от пункта постоянной дислокации. Сам я на боевые летал раза два-три в неделю, а раз в два-три месяца выво­дил отряд в рейд на перехват караванов дней на 10-15. В день мы совершали два-три вылета на досмотр караванов. Бывало, и ночью детали на воздушную охоту на боевых вертолетах Ми-24. Как правило, на ночную охоту летали Панин, Швыдкий, Мокров. Утро начиналось в четыре часа. Я инструктирокгы и отправлял на караванные маршруты досмотровую группу на двух вертолетах. С ними поднимались две вертушки прикрытия – Ми-24. Командир группы располагался между левым и правым пилотами, борттехник — за курсовым пулеме­том в номовом блистере, в открытую боковую лиерь и в хвостовой части вертолета на турель устанавливались пулеметы ПКМ, открывались иллюминаторы и в каждый устанавливался ствол. В пять утра досмотровая разведывательная группа (ДРГр) улетала на воздушную разведку местности. Мы улетали так рано потому, что уже к девяти утра температура воздуха поднималась настолько, что «вертушкам» сложно было лететь. Караваны шли примерно в это же время. Ближе к полудню они становились на дневку, потому что в такую жару невозможно было передвигаться ни людям, ни верблюдам. Чтобы сократить потери от тепловых ударов, с 12.00 до 16.00 в отряде прекращались полевые занятия и работы, людям предоставлялся отдых. А я вместе с вертолетчиками просил Всевышнего не посылать врагов моим командирам в это время. К сожалению, нередко Он не внимал нашим просьбам, Летаем мы над своей зоной и смотрим по сторонам. Видим — кара­ван. Разворачиваемся. Даем предуп­редительную очередь с борта. Караван останавливается, Все машут руками, кричат: «Палуч, папуч» — мы, мол, мирные белуджи, летите дальше! Решаем - будем все-таки досматри­вать. Снижаются Ми-8 с досмотро­вой группой. Ми-24 кружат в боевом охранении. Подсели, выпрыгиваем. Из вертолета первыми идут пулеметчики, затем командир с досмотровой группой, из второго вертолета выпры­гивает и занимает позиции огневая подгруппа прикрытия. И очень часто бывало так: мы начинаем приближать­ся к каравану, а тот, кто только что махал нам руками, достает ствол — и давай нас «мочить»! Начинается бой. Как-то раз в такой ситуации командиру группы Андрею Перемитину пуля попала в «лифчик» на груди и застряла к снаряженном магазине. Удар был такой силы, что чуть сердце не остановилось у парня, синяк был на всю грудь. Только выскочили, побежа­ли на досмотр каравана — «дух» достает свой «карамультук» и начинает стре­лять. Если в группу начали стрелять, тут уж нет прощения никому. Досмот­рели караван. Все у них было — ору­жие, боеприпасы, наркотики. Загрузи­ли «результат» в вертолет и улетели. С захваченным трофейным ору­жием, боеприпасами и медикамен­тами все было понятно, а куда девать наркоту? Медики отказались органи­зовывать переработку наркотиков в болеутоляющие средства. Командо­вание требовало уничтожать наркоту на месте, но наркотики не тонут, при подрыве только разлетаются. Прихо­дилось сжигать — резины и соляры не хватало на такие объемы. Однажды, после выполнения бое­вой задачи в районе колодца Галачах в пустыне Регистан возвращаемся с ротой Миши Федина в ППД. И вдруг со стороны «зеленки» из кишлака нас плотно стали обстреливать из «безоткаток». Я отряд в пустыню отвел, артиллерию развернул — мы в этот раз выходили на броне и даже с гаубицами Д-30. Артиллеристам нужно было обнаружить цель. Для этого мы с артиллерийским наводчиком на броне стали передвигаться па видном месте вблизи «зеленки» И «духи» не выдержали, начали по нам стрелять! Артнаводчик засек цели и передал координаты, В результате «духовские» «безоткатки» были уничтожены, но и кишлаку, из которого по нам стреляли, здорово досталось. Комбриг А. Гордеев вручает орден Ю. Мокрову Комбриг А. Гордеев вручает орден Ю. Мокрову Основную часть караванов и бандгрупп, что шли из Пакистана, наши спецназовцы брали в районе Багата на Сарбаналирской тропе. Но быва­ло и по-другому. Однажды мы очень жестоко бились с «духами» в горах, в районе перевала Шебиян. Вертолетчики были не в восторге от вылета на Шебиян - далеко, летать в горах сложно, жара, воздух разрежен, топлива не хватает, нужно дополнительные баки устанавливать на борт. И вот что придумали: в районе глинистых озер в пустыне Регистан, примерно на сере­дине пути, сделали площадку подско­ка вертолетов. Там ровное-ровное, как зеркало, место километров на десять — пятнадцать, твердая, как хороший бетон, почва, тяжелые самолеты при­нимать можно. Мы туда выгоняли наземные авиационные службы под прикрытием брони, ставили охранение. Потом на броне подходил сам отряд, прилетали вертолеты. Они здесь дозаправлялись, загружали группу и летали вдоль гор вплоть до стыка трех границ у кишлака Рабати-Джали, куда одним перелетом с группой на борту не долететь. Как-то вылетели мы на разведку караванных маршрутов в сторону Раба­ти-Джали. С нами был комбриг Юрий Сапалов и хадовец (сотрудник афганских спецслужб). Летим, летим — вроде никого нет. Вдруг в районе перевала Шебиян боковым зрением замечаю – в небольшом ущелье стоит синяя «тойота», значит, где-то рядом и осталь­ной караван. Не хотелось ввязывать­ся в бой, имея командира бригады на борту, да и группа была сборная. Я сде­лал вид, что не вижу каравана. Летим дальше. А начальник разведки Леша Панин кричит и руками размахивает: «Караван, командир, караван! Ты что, не видишь, что ли?» Я ему: «Да вижу я, Леша, вижу!» Крутнулись, подсажива­емся, и начинается долбежка. Летчики, да и командиры на борту плохо себя чувствовали. Ми-24 подавили ДШК, Ми-8 высадили нас метрах в ста от «духовских» кладок и улетели на дозаправку. У душманов в горах не окопы были вырыты, а сложены кладки из кам­ней - почти что крепость, укреплен­ный район. Лезем мы на эти горуш­ки, а «душки» по нам постреливают из-за кладок. Мы развернули АГС и обработали «духовские» кладки. Вижу — «душки» побежали. Я трассой Лехе цель показываю, кричу: «Леша, смот­ри!» Он — дынь-дынь-дынь, и «духи» попрятались. Поднялись мы на одну горушку быстренько, на другую - и вышли к ущелью. Смотрим сверху — «духовский» лагерь: палатки, костер горит, оружие и боеприпасы разброса­ны и никого нет. Мы прикрытие навер­ху поставили, а сами - я да Алексей — вниз пошли посмотреть, что там такое. Спускаемся. Все тихо. Я говорю Лехе: «Смотри, что мы здесь взяли!» Вокруг - оружие, бое­припасы, чуть поодаль «тойоты» стоят. Леха начал в первую очередь скручи­вать с машины магнитофон (в то время был такой дефицит!). Я ему: «Давай стволы собирать!» А он: «Подожди, командир, успеем, пока «вертушки» прилетят. И тут – с горы напротив по нам дали такой залп сосредоточенным огнем из автоматов! Бросили мы все магнитофоны – и к своим. Так быстро я даже сотку никогда не бегал! А Леха ведь опытный офицер, старается изо всех сил прикрыть наш отход, настоящий герой! Я ему: «Ты в сторону от меня беги, труднее будет в нас попасть». А он все равно пыта­ется прикрыть меня. Наше счастье, не попали: мы очень быстро бежали. Я петлял и еше Леху отталкивал, а он все равно прикрывал меня. Короче, запутали мы «духов». Бежим. Язык на плече, в глазах красные круги - ведь стояла жуткая жара! До кладки добежали чуть живые, но целые. Вызвали авиацию. Для авиацион­ной поддержки отряда в Кандагаре всегда была дежурная мара «грачей» в пятиминутной готовности. Но в этот раз прилетели МиГи. Пилот мне: - Восьмисотый», ты меня наблюда­ешь?» - Наблюдаю. - Обозначь­те себя. Зажигаем красный дым. - Себя обозначили. Наблюдаешь? - Наблюдаю. Я ему даю азимут, даль­ность, цель - караван с оружием- А МиГи где-то на семи тысячах метров барражируют. Я командиру: « - Ты спус­тись хотя бы до трех. Он: - Нет, запре­тили нам ниже семи работать. Летчи­ки не хотели нарушать наставление по полетам и попадать в зону поражении «стингера». Начали они бомбить. А по науке нельзя наводить авиацию на цель ближе пятисот метров от группы. У меня с Лехой было такое впечатление, что они прямо на нас бомбы бросают. На самом деле они отбомбились подаль­ше от нас, где тоже были «духи». С командиром кандагарского авиаполка у меня были приватные отношения. Я ведущему: - «Воздух»! Я - «Земля». Отличная работа! Передайте коман­диру, что «Мираж» (это мой позыв­ной был) в трудную ситуацию попал, пусть еше пару «грачей» пришлет на поддержку. Сами бьемся с «духа­ми», перестреливаемся, пытаемся их «мухами» пошугать. Минут через сорок приходят «грачи». «Восьмисо­тый», наблюдаем тебя..» «Азимут… дальность… цель...» Пришли они тоже высоко - на семи тысячах, Но потом с боевого разворота с кабрированием (кабрирование - поворот летящего самолета вокруг поперечной оси, при котором поднимается нос самолета) как пошли вниз! Сначала один бросил бомбы, потом другой... В ущелье – дым, огонь, взрывы! Разбомбили все. После этого мы уже спокойно с группой спускаемся. Нормально идем, никто нас не обстреливает. Леха все-таки скрутил магнитофон с машины. Пока он двигался в ее сторону, я с груп­пой досмотра шел прямо по ущелью. Вдруг боковым зрением вижу «духа», который из-за укрытия показывает, что намерен сдаться. Слышу очередь из автомата! А это боец за камень падает и в падении этого «духа» бьет. Досматриваем убитого. Хадовец установил по документам, что уничтожен командир бандгруппы ИПА. Я стал бойца воспитывать: «Ты зачем стрелял, его в плен надо было взять?!» Тот мне в ответ: «Командир, а если бы «дух» успел первым в меня выстрелить?» Это все в доли секунды произошло. Да, пожалуй, боец был прав. В бою прав тот, кто пер­вым уничтожит угрозу своей жизни и жизни товарищей, «цинки» нам не нужны. В этом бою у нас обошлось без потерь, даже раненых не было. Уничтожили мы крупный караван и взяли пленных. Я думаю, что душманы просто оду­рели, когда нас увидели, — слишком далеко мы были от наших коммуни­каций, километров двести пятьдесят - триста от Лашкаргаха. Они, скорее всего, надеялись, что мы не будем в бой ввязываться и досматривать караван. Но Леху не обманешь! А вот то, что «духи» не попали по нам с Лехой, - это большая удача, могло закончиться все очень плачевно. Мы были уверены, что «духи» бросили караван и разбежа­лись, но мы ошиблись. Удовольствия, конечно, во всей этой истории мало. В горячке боя не чувствуешь страха, не замечаешь ничего. А потом, когда возвращаешь­ся, начинаешь чувствовать боль, рас­трескавшиеся губы, снимать полосами обгоревшую кожу с открытых частей тела, видеть, что у тебя сбиты колени, порваны локти, разбиты пальцы. Идет отходняк, отдача в чисто психологи­ческом плане... И думаешь: «А тебе это надо?..» Кроме поиска противника с вер­толетов мы проводили и засады. Ведь через нашу зону по пустыне Регистан проходила знаменитая Сарбанадирская (Багатская) тропа в зеленую зону Гильменда. Регистан — это голая пус­тыня, раскаленные сыпучие пески, лунный пейзаж и жуткое испепеляю­щее солнце. Жара страшная... Поэтому мы заранее пролетали вдоль тропы на «вертушках» и смотрели, где лучше посадить группу, чтобы колодец был или хотя бы какая-то растительность. Высаживаем группу, командир организует наблюдение по кругу на веро­ятных направлениях движения кара­ванов. Часто сплели в этом пекле по трое – пятеро суток – и никого нет. Ведь разведка у душманов тоже работа­ет. Поэтому я обычно одновременно высаживал по три-пять групп, чтобы перекрыть сразу несколько маршрутов в полосе тридцать – сорок километров. Конечно, просочиться через эту поло­су было можно. Но нам везло, и на нашу долю приходилось самое боль­шое количество перехваченных боевых караванов. Начальником штаба у меня был Саша Телейчук, очень грамотный офи­цер. Как-то приходит он и говорит, что пришли данные - небольшой кара­ван из двух машин в семнадцать часов будет следовать в направлении Мард­жи. Я ему: «Ну, давай, на «вертушки» — и вперед!» Он сажает группу Самсоненко на вертолеты и полетел. Я думал, что там всего две машины. Саша их быстро захватит — и делу конец! А в караване оказались еще и мотоциклы, и тракторы. Наши хотели их, как зай­цев, взять, а «духи» неожиданно оказа­ли серьезное сопротивление. Начали их бить с «вертушек» — «духи» на мото­циклы прыгнули и стали уходить. Воевали, воевали с ними и в конце концов загнали «духов» в камыши у канала. Они разбегаться не стали, а собрались вместе и опять оказали ожесточенное сопротивление. В камы­шах их не видно: они из укрытия бьют, а наши на открытом песке лежат. Плюс ко всему рядом договорная зона (тер­ритория, обязанности по контролю за которой передавались в руки местных старейшин) — кишлак, откуда «духи» подкрепление подтянули. Кишлак поддержал их огнем из пулеметов. Бой шел порядка двух часов, солнце уже стало садиться. На некоторое время была потеряна связь «земли» с «воздухом». Мы на центре боевого управле­ния (ЦБУ) отряда очень нервничали, при докладах старшим начальникам о ходе боя белая «труба ЗАС» раска­лялась докрасна. Практика показа­ла, что нельзя зря дергать командира группы. Командир группы при выпол­нении боевой задачи и бог, и царь, и воинский начальник. В дальнейшем я никогда не сообщал командованию о завязке боя, а докладывал только результат. В конце концов летчику боевого вертолета Ми-24 Илье Рыжкину удалось уничтожить «духовские» пулеметные расчеты. Сожгли камыши и добили уходящих в кишлак «духов». В результате группа захватила в этом бою две «безоткатки», ДШК, итальян­ские пластмассовые мины, китайские боеприпасы. В том бою, слава богу, никого из наших не убили, но подранили одно­го сержанта и тяжело ранили майо­ра Анатолия Егорова, оперативного дежурного отряда. Ему перебило ноги, да еще и в живот попало. Он родом из Ленинграда, сын начальника кафедры Академии тыла и транспорта. Слава Безматерых оказал первую помошь и вытащил Толю из боя в вертолет.

КОМАНДИРСКИЙ КРЕСТ

Егорова быстро эвакуировали в Кандагар, оттуда - в Кабул, из Кабу­ла - в Ташкент. К тому времени я на практике убедился, что тяжелоранено­го надо обязательно доставить в Кан­дагар живым и желательно в сознании. Врачи сделают все, чтобы вытащить умирающего с того света. Хотя с кандагарским госпиталем иногда бывали трения - им статистика хорошая тоже нужна была. Ведь командиру отряда важно доставить раненого до госпита­ля живым, а госпиталю важно, в свою очередь, чтобы раненый не скончался после приема. Иногда приходилось здорово ругаться с приемным отделе­нием. А наши врачи в отряде - Дима Свирин, Эльбрус Фидаров, Саша Образцов, Володя Долгих — были замечательные и многим помогли сохранить жизнь и здоровье. Мусакала. Погибли Костя Колпащиков, Валера Польских, командир Кандагарского вертолетного полка, летчик-штурман. Мусакала. Погибли Костя Колпащиков, Валера Польских, командир Кандагарского вертолетного полка, летчик-штурман. Безусловно, каждая травма, каждое ранение и гибель – большая трагедия и боль для командира и всего отряда. Бой — процесс обоюдный: или — ты, или — тебя. К большому сожалению, за время моего командования отрядом у нас все-таки погибли десять человек. Среди них были восемь солдат и два офицера — Костя Колпащиков и Ян Альбицкий. Я помню всех своих ребят и свой командирский крест несу по жизни. В жестком бою у Марджи погиб перед дембелем прекрасный развед­чик, нештатный переводчик сержант Шамсутдинов, подорвались на тро­фейной «Тойоте» и были убиты у озера Хамун радисты Чечун и Яцкив, попали в засаду у кишлака Шабан и героичес­ки погибли, прикрывая отход группы, разведчики Лебедев, Голощапов, Гавриленко, на перевале Эр-Мирза погиб водитель Шкарин, нелепо погиб води­тель Лабутин. Потери наши, по мер­кам Афганистана, были меньше, чем у других. Особенно если учитывать характер выполняемых задач и боевое напряжение. Я думаю, так получалось за счет того, что мы в основном воева­ли в песках, в пустыне. В горах, конеч­но, сложнее воевать, там были злые «духи», у них имелось больше возмож­ностей для неожиданного маневра. Особенно злыми были «духи» в Асадабаде, Шахджое и Кандагаре. Старший лейтенант Ян Альбицкий, секретарь комитета комсомола отряда, был тяжело ранен в голову в конце июля в последнем бою перед выводом отряда из Афганистана. Когда я с врачами — Образцовым и Свири­ным — прилетел за ним и раненым сержантом Бощенко в пустыню Регистан, Ян находился в сознании. Обко­лотый промедолом, он уверял меня, что чувствует себя хорошо, но в вер­толете потерял сознание. С большим трудом Образцов и Свирин поставили ему капельницу. Весь полет мы качали его, не давая «уйти». Нам удалось дотянуть Яна живым до Кандагара. Однако через неделю при транспортировке раненых из Кандагара в Кабул Ян Альбицкий скончался на борту самолета. Младший лейтенант Костя Колпа­щиков, слушатель 3-го курса ВИИЯ, старший переводчик отряда, в январе 1988 года должен был поехать в отпуск. Я ему говорю: «Поезжай». А он мне: «Холодно в Союзе, вот в феврале на последнюю операцию под Мусакалу схожу, тогда и полечу». Тут еше началь­ник штаба отряда попросил: «Это мой лучший помощник. Пусть сходит». В ходе операции «Юг-88» надо было сло­мить сопротивление «духов» в базовом районе Мусакала — Сангин — Каджаки. Мулла Насим со своей бандой не давал возможности местным властям орга­низовать эксплуатацию электростан­ции в Каджаках. Нужно было провести «зачистку» этого района. С этой целью проводилась крупная войсковая опе­рация. Одной из групп спецназа в этой операции командовал старший лейте­нант Ильдар Ахмедшин. С ним в груп­пе были Костя Колпащиков и Валера Польских — офицер управления брига­ды. В ходе поисково-засадных действий группе пришлось продефилировать неподалеку от кишлака Шабан. Здесь они и попали в засаду - кинжальным огнем бандгруппы из кишлака сразу сожгли два наших бэтээра. В бою у нас погибли три человека, двенад­цать спецназовцев получили ранения. Костя Колпащиков немного обгорел. Мог остаться в строю, но врач бригады настоял на эвакуации. Обычно ране­ных и убитых эвакуируют на разных вертолетах, а в этот раз правило нару­шили. Вертолет разбился ночью при взлете. Погибшие умерли дважды... Погибли Костя Колпащиков, левый летчик — командир кандагарского вер­толетного полка, правый летчик и еще несколько раненых. Валера Польских был еще жив при эвакуации в госпиталь, но захрипел и скончался у нас на руках, когда мы его ночью выносили из вертолета в Лашкаргахе. Выжи­ли «бортач» (борттехник) и водитель бэтээра Леня Булыга (призывался из Белоруссии). Ильдар Ахмедшин в том бою полу­чил жесточайшую контузию. Ночью, когда убитых и раненых привезли в отряд, в ходе опознания смотрю: среди трупов лежит вроде как Ахмедшин, жив он или нет - непонятно. Спра­шиваю: «Это Ильдар?» Отвечают: «Да, он живой, но очень тяжело контужен­ный». Ильдар полгода лечился в таш­кентском госпитале, сбежал оттуда и нагнал отряд, по-моему, уже в Шинданде, в ходе вывода. Я ему говорю: «Да ты лежи в госпитале, лечись!» А он: «Нет, честь имею, выйду вместе с отрядом, под своим Боевым Знаме­нем!» Следует отметить, что боевые знамена были не у всех отрядов и наши ребята очень гордились своим Боевым Знаменем. Потом Ахмедшин командовал этим отрядом уже в Чучково, встречал я его в Чечне в первую кампанию. А погиб Ильдар случайно: возвращал­ся с железнодорожной станции и его сбила машина. И вот что печально — после вывода из Афганистана немало офицеров и солдат погибло в подоб­ных бытовых ситуациях при нелепых обстоятельствах. В бою под Сангином ранили сер­жанта Диму Андрианова, призывался он из Москвы. При отправке в Кан­дагар Дима спрашивает: «Владислав Васильевич, что у меня с ногой?» Я посмотрел — ранение вроде не очень серьезное. Я ему: «Ты не переживай, сейчас мы тебя до Кандагара дотя­нем. Все будет нормально». Проходит время, мне сообщают, что ему ногу оттяпали. Я прилетаю в госпиталь, начинаю разбираться. Оказывается, его вовремя не осмотрели в приемном отделении. А там же жара... Началась гангрена, сепсис. На мой взгляд, ногу можно было спасти. Обидно и стыдно мне стало.

В БОЮ МЫ ВСЕ ОДНОЙ КРОВИ - КРАСНОЙ

Боестолкновения происходили, как правило, перед заходом солнца, ночью и по воскресеньям. Бой — это страш­ная вещь. О нем легко рассказывать. А там — стрельба, взрывы, дым, гарь, крики, кровь, пот и слезы, бах - «трех­сотый», бах – «двухсотый», быстрей, быстрей, быстрей!.. Вперед! На взлет! Нет бойца? Давай назад! А он дрожит, бедный, на точке эвакуации: «Я не успел добежать!» Изредка такое случалось из-за плохой связи. Ведь она с каждым бой­цом была односторонняя — только на прием по Р-255. На передачу связь только у старших троек по Р-392. С вертолетами под­держивали контакт по «Ромашке», с группой — по «Ангаре» и «Северку». Наши радио­станции сильно уступали «духовским» «воки-токи». Сейчас некоторые деятели заявля­ют, что в Афгане бросали своих людей в бою, своих расстреливали. Это бре­довый вымысел. Мы никогда своих людей не бросали и не расстреливали. Я считаю, что нашему солдату цены нет. Государство в неоплатном долгу перед солдатами и офицерами, прошедшими Афган. Воевали они без­заветно. В основном это дети рабочих и крестьян. Конечно, в то время боль­шую роль играла идеология коллекти­визма и взаимопомощи. Нас ведь как учили - человек человеку друг, товарищ и брат. Сам погибай, товарища выру­чай. Плюс ко всему мужской коллектив. Каждый хочет себя проявить с лучшей стороны, дух соперничества присутс­твует. Говорят какому-нибудь бойцу: «Ты такой-сякой, плохо помылся, плохо побрился». А он в бою доказывает, что он лучше, чем о нем говорят. В бою мы все одной крови, при­чем красной, а не голубой. Конечно, потом, когда бой закончился и все вернулись в ППД, начинается «разбор полетов»: кто как воевал, кто всю воду выпил, кто стрелял, а кто дрожал, кто попал, кто не попал. Хотя, конечно, отношения между старшими и млад­шими у нас были жестковатые. Ведь менее опытные не знают, например, что всю воду в пустыне выпивать сразу нельзя, что старших надо слушаться... Непослушание ведет к неоправданным боевым и небоевым потерям. Поэто­му старшие воспитывали нерадивых очень конкретно, так что понимание приходило быстро. Но были и особо хитромудрые мальчиши, просидевшие весь Афган в баграмском реабилитационном центре, где использовались администрацией госпиталя, мягко говоря, не по назначению. С водой вообще была проблема. Во время выходов на боевой технике случалось, что и из радиаторов авто­мобилей воду выпивали. Ведь обыч­но разведчик с собой брал одну-две фляги, каждая по полтора литра. А приходилось на этой воде неделю вое­вать, а то и больше... Например, выса­живаем группу на «вертушках» на три дня. А туг то вертолет где-то завалили, то еще что-то — и через три дня бойцов не получается снять. Запрашиваем по «Ангаре»: «Ребята, продержитесь еше пару дней?» — «Продержимся». А сол­нце не щадит, «душманская отрада». Проходит пять дней, они докладыва­ют: «Командир, нам тяжело, вода кон­чается». А вертолеты все не летают. Нет «добра» из Кабула. И группа «Экран» в штабе армии ничем не может помочь. Высокое начальство все разбирает­ся с подбитым вертолетом. Проходит семь, восемь, десять дней... Прилетаешь забирать ребят — у них уже обез­воживание организма началось. А что такое обезвоживание? Люди одуре­вают, от них остаются только кожа да кости, да еще при этом понос начина­ется. Забрасываем чуть живых паца­нов в вертолет, везем в отряд. Им надо понемножку начинать пить, а они так воду хлещут, не остановить! Сажаем ребят в бассейн, чтобы отмокали, а они пить прямо из бассейна прини­маются! После этого вши, тиф, жел­туха начинают долбить... Война есть война - страшная, неприятная рабо­та. Никакой романтики, сплошная грязь.

ПОБЕДИТЬ САМИХ СЕБЯ

Оставаться людьми в таких нече­ловеческих условиях помогало то, что нас в армии всегда учили преодолевать трудности. И я учил своих бойцов, что мы должны победить сами себя, стать лучше и сильнее, чем природа и обстоятельства. Я им говорил, что они лучшие, что они герои и могут выпол­нить самую трудную задачу, но обяза­тельно должны остаться в живых. От командиров групп требовал соблюде­ния главного принципа: «Прежде чем залезть в какую-нибудь аферу, поду­май, как ты из нее будешь вылезать. Если знаешь, как вылезать, — тогда давай! Если не знаешь, как выбрать­ся, — не лезь туда, дорогой!» Мы ведь кадровые офицеры, и нас готовили к войне. Быть командиром не просто, а в Афганистане сложнее во много раз. Очень много разных горе-начальников изображали из себя крутых, так и норовили потешить свое самолюбие, «сфотографировать» командира — снять с должности, что наносило большой ущерб военной службе. Однако мы — офицеры и нам грех жаловаться на судьбу. Для офи­цера, для командира проявить свои навыки, умения в бою всегда счита­лось достойным уважения. Мы ощу­щали себя сыновьями фронтовиков Великой Отечественной. И то, что они в свое время сумели защитить страну и победить фашистов, для нас являлось образцом служения Отечеству. Именно это было основой настроя практически для всех офицеров — девяносто девять и девять десятых процента. И офицеры вели за собой солдат. За отличия в разведывательно-боевой деятельности (РБД) солдаты и офицеры представлялись к орденам и медалям. По мере активности РБД я представлял офицеров к орденам вна­чале за десять караванов, потом за пять, за три, а весной 1988 года по требованию генерала В. Варенникова за каж­дый результат. Денежное довольствие офицеров в Афганистане было примерно 300 чеков (один доллар у «менял» в Кабуле или Москве был равен трем-пяти чекам), а солдаты получали мизер — хватало на один поход в магазин за газировкой «Си-си» или соком «Дона». «Шурави» искренне хотели помочь афганскому народу выйти из средневеко­вья, прекратить многолетнюю родоплеменную резню, создать нормальные экономические и социальные условия для жизни. Мы же видели, как живут узбеки и таджики у нас, в Союзе, и как они живут в Афганистане! Это – небо и земля. И если мы поможем афганцам хотя бы дотянуться до уровня наших среднеазиатских республик, не гово­ря уже про республики Кавказа, то «советским» надо будет ставить памят­ник при жизни. Были глубоко убежде­ны, что несем прогресс и процветание в эту богом забытую страну. По итогам РБД в 1987 году наш отряд наряду с баракинским и газнийским был признан одним из лучших в составе ОКСВ в Афганистане. Следу­ет отметить, что наши военачальни­ки С. Ахромеев, Б. Громов и Г. Греков высоко ценили спецназ. В. Варенни­ков иногда лично звонил мне прямо в отряд и благодарил за результаты. ВЫВОД Первыми из Афганистана вышли отряды спецназа, которые дислоциро­вались в Джелалабаде и в Шахджое. А в августе 1988 года и я вывел свой отряд в Советский Союз. На выводе наш отряд шел в составе бригады. Шли перекатами, прикрывая во взаимодействии с кандагарским и фарахским отрядами колонну выво­димых войск. Первый привал был в Шинданде. Там пришлось обеспечи­вать безопасность ооновских наблю­дателей из экзотического Непала (вот смеху-то было). Прошли таможню, изъяли все лишнее, чтобы не попа­ло в Союз. В Шинданде состоялись митинг и парад. Второй привал был в Туругунди — помылись перед пересе­чением границы, сдали боеприпасы. Третий привал — на нашей террито­рии. Очень хотелось выпить по случаю возвращения в Союз, однако действо­вал горбачевский «сухой закон» и во всей колонне не нашлось ни грамма спиртного. Весь путь от Лашкаргаха до Кушки со мной на броне ехали корреспонденты наших и зарубежных газет, а писатель — «про-заек» Алек­сандр Проханов — до Герата. Незадолго до вывода он прибыл в Лашкаргах, жил в отряде и знакомился с нашей боевой деятельностью. В Герате мой бэтээр с Прохановым и журналистами на борту обстреляли из толпы. Радикалы хотели спровоцировать ответный огонь, я уже дал команду: «К бою!» - и запихал пас­сажиров в броню, но командир бригады Александр Гордеев проявил завидную выдержку, и провокация сорвалась. 6-й омсб пересек границу 11 августа 1988 года. Первое, что я увидел на нашей стороне, переехав мост, — выбе­ленную известью мазанку с огромны­ми буквами «БУФЕТ». Встречали нас туркмены с цветами, лепешками, зеле­нью. В Кушке состоялся митинг. Отряд в составе бригады совершил 1200-километровый марш от Лашкаргаха до Иолотани. В Иолотани мы несколько дней приводили себя в порядок в ожи­дании погрузки на эшелон до Чучково. Генерал А. Колесников из ставки войск южного направления, будущий начальник Генерального штаба, попу­лярно разъяснил нам, что афганс­кая война не пользуется уважением в Союзе и нас здесь не ждут. Эшелон шел до Чучково неделю. 30 августа 1988 года 6-й омсб с Боевым Знаменем торжественно, хлебом и солью был принят комбригом Анатолием Неделько в ППД Чучково. Прошло много лет с тех давних пор. Практически все участники афганских событий давно закончили государе­ву службу. Судьбы офицеров и солдат отряда сложились по-разному. Андрей Перемитин погиб в первой чеченской кампании, Кошелев - во второй. Ушли из жизни славные командиры: Ахмедшин, Плужников, Матвеев, Козловский, легендарный Веснин. Многие ребята после развала СССР стали успешными бизнесменами, но немало и тех, кто не смог смириться с новыми реалиями жизни. Кое-кто стал «солдатом удачи». Семь офи­церов 6-го омсб впоследствии были назначены командирами отдельных бригад — высшими командирами в спецназе: Иван Крот (командо­вал полком и бригадой), Александр Фомин, Петр Липиев (командовал двумя бригадами), Юрий Мокров (командовал двумя бригадами). Сергей Бреславский, Валерий Травкин, Владислав Еремеев. Получили высокие должности Миша Федин, Вова Чернышов, Эльбрус Фидаров. А. Фомин и В. Травкин стали генералами. А. Фомин был тяжело ранен в Чечне, за подвиг в бою с террористами ему присвоено высокое звание Героя России. А недавно песок в пустыне Регистан осваивал английский принц Гарри, и весь мир восхищался им...