Контрактники на Первой чеченской войне

Я давно хотел описать свой опыт совместной службы с этой категорией военнослужащих. Споры о том, нужны они или нет, не затихают. Их называли жителями канализационных люков, набранными в армию у пивного ларька по объявлению. Их же называли будущим нашей профессиональной армии. Тем костяком, который позволит воевать не числом, а умением.

Первые контрактники, с которыми я столкнулся, появились в 1994 году. Только что поменявший место службы с Еревана на Аксай Ростовской области, я служил в 22-й бригаде специального назначения ГРУ ГШ. Бригада в 1993 году была выведена сюда из поселка Перепечкюль, находившегося под Баку. Стояла она в чистом поле в палатках.

Применения первым контрактникам найти так и не удалось. Тот период отличался большим количеством хозяйственных работ и почти полным отсутствием боевой подготовки. Обучить их специальности разведчика не представлялось возможным. Ставить старшими на хозяйственных работах по копанию канав, уборке территории и прочих было неэффективно.

Командных навыков они не имели, а спросить, как с бойца срочной службы, не получалось. Мотивирование было слабым, зарплата копеечной, а стимулы в виде дисциплинарных мер наказания либо не эффективны, либо вообще не применимы к ним. Они выпадали из многих мероприятий жизнедеятельности воинского подразделения.

На занятия, которые шли нерегулярно, контрактники ходили исправно, хотя и там часто задавали командирам неудобные вопросы, которых солдат-срочник не задаст. Не любили муштру, во всем искали рациональное зерно. Так что если командиры были слабо подготовлены к занятиям, в присутствии контрактников чувствовали себя неуютно. Прослужили контрактники месяца три и уволились.

Следующей группой контрактников были бойцы срочной службы, подписавшие контракт за полгода до увольнения в запас. В 1993–1994 годы подразделения бригады привлекались к действиям по урегулированию осетино-ингушского конфликта. Отряды, периодически сменяя друг друга, выполняли задачи по охране представителей временной администрации, иногда в лесных массивах проводили поиск незаконных вооруженных формирований.

Во Владикавказе была возможность заниматься боевой подготовкой и спортом. Бойцам такая служба нравилась. Дислоцировались мы в одной из казарм бывшего общевойскового училища. Естественно, что условия для службы были хорошие. Мы даже посещали плавательный бассейн, чего раньше не видели не только солдаты, но и офицеры.

В это время появилась возможность подписывать контракт в ходе срочной службы, и часть бойцов, побывавших в Северной Осетии, изъявила желание перейти на службу по контракту. Служили они неплохо. Все были из Ростовской области и, естественно, имели положенные контрактникам льготы: жили дома, ходили на службу с 9 до 18.00, получали большее по сравнению с солдатами срочной службы денежное довольствие. Офицерам роты казалось, что наконец-то появились толковые контрактники.

Я тоже думал, что они станут костяком нашей роты, помогут в обучении нового призыва и сами еще более повысят свой профессиональный уровень. К сожалению, это оказалось не так. Как только вышел приказ об увольнении их призыва, они все написали рапорта о расторжении контракта.

Они просто воспользовались лазейкой в законодательстве, чтобы облегчить себе армейскую жизнь и увеличить денежное содержание. Месяц их уговаривали продолжить службу, вели воспитательную работу, даже угрожали уголовной ответственностью за мошенничество, но они были непреклонны. Толку с них, как с военнослужащих, больше не было, и через полтора месяца их уволили.

Трагедия Юрина

К осени 1994 года о контрактниках сложилось в целом негативное мнение. Подавляющее большинство офицеров считали, что ничего хорошего от этой категории военнослужащих ждать не приходится, и всячески старались от них избавиться. В это время в нашу роту был зачислен еще один контрактник, точнее, всего один. Его фамилия была Юрин. Ростом он был ниже среднего, худощавый, пшеничного цвета волосы зачесывал назад. Еще он носил усы, которые его выделяли в толпе остальных бойцов. Тем не менее был он неприметен, не отличался ни в спорте, ни в боевой подготовке. Дисциплину и распорядок дня не нарушал, поэтому все оставили его в покое.

Неизвестно, как бы сложилась его судьба и сколько бы он у нас прослужил, но начавшаяся через несколько месяцев первая чеченская кампания внесла трагические коррективы в его судьбу.

В сводную группировку 22-й бригады наша рота вошла в полном составе. Выдвинувшись в Моздок, группировка расположилась на окраине военного аэродрома. Юрин не уволился, а выехал с нами. Здесь и солдаты, и офицеры жили в одной палатке, поэтому имевшиеся ранее различия между контрактниками и солдатами срочной службы, исчезли. По способностям Юрину наиболее подходило быть снайпером, и он им стал. С ответственностью зрелого человека приступил к изучению своей новой специальности. Стрелком он был довольно посредственным, зато топографию, выбор позиции и ее маскировку, он изучил очень хорошо.

Рядом с группировкой 22-й бригады стояли и группировки других бригад – бердской и асбестовской. Особенно всем нравилась бердская бригада. Она была на 90 процентов укомплектована контрактниками. Парни все крепкие и хорошо подготовленные. Даже со стороны было видно, как слаженно и быстро они выполняют команды.

Навык чувствовался во всем, что бы они ни делали — от изготовки к бою до установки палаток. Наши срочники и Юрин не очень на их фоне смотрелись. Неудивительно, что группы бердской бригады первые отправились на задание в горы. Было несколько десантных операций, в которых они неплохо себя зарекомендовали. Серия успешных засад и уничтоженных коммуникаций принесла им уважение в среде спецназа и представление на госнаграды.

Их успехи сильно били по престижу 22 ОБрСпН и разедуправления СКВО. Поэтому 25 декабря 1994 года посадочным способом в горах недалеко от села Комсомольское была высажена группа бригады, костяк которой составила наша рота. Задача была такая: разведка путей подхода подкреплений боевиков из горных районов к Грозному, организация засад и минирования дорог. Юрин оказался в составе этой группы.

Разведвыход был неудачным. Юрин попал в плен к боевикам и прошел все круги ада. Они узнали, что он был контрактником, а к ним у боевиков было отношение намного хуже, чем к срочникам.

Каждый из пленных был снят на видеокамеру, и каждому были предъявлены обвинения согласно ичкерийскому уголовному кодексу в геноциде, массовых умышленных убийствах и др. Таким образом, была реальная опасность быть убитым или, в лучшем случае, провести остаток своих дней за решеткой. Изощренных издевательств боевики знают много, и основную их тяжесть контрактник Юрин перенес достойно.

Всех, включая его, удалось вызволить из плена. После реабилитации он снова вернулся на службу в Чечню. Я уже стал ротным и взял его в свое подразделение. Но это уже был не тот Юрин, которого все знали раньше.

Он стал замкнутым, гораздо более серьезным и жаждущим мести. Начал злоупотреблять спиртными напитками. Я считал это последствиями плена и надеялся, что со временем все уладится.

В начале лета началась армейская операция в районе н. п. Агишты. Юрин вместе с другими контрактниками, которые недавно прибыли в роту, тоже принял в ней участие. Зарекомендовал он себя очень хорошо.

После возвращения с боевой операции под Агиштами бойцам требовался отдых, психологическая разгрузка. Срочникам дали возможность выспаться, а для офицеров и контрактников с разрешения командира накрыли стол. Все прошло спокойно. Я уже тогда обратил внимание на озлобленность Юрина и его отстраненность от коллектива. Не зная, какие меры принять, решил поручить это проблему своему заму по воспитательной работе. Сделать этого я не успел.

С утра следующего дня была запланирована стрельба, перед началом которой было необходимо взять боеприпасы на полевом складе. Получать их должны были Юрин и недавно прибывшие контрактники Марин и Королев.

Утром меня и других офицеров разбудил взрыв в районе штаба.

Через пять минут прибежал посыльный по штабу и взволнованным голосом доложил:

— Товарищ капитан, там Юрин подорвался…

Остатки сна мгновенно покинули всех. Быстро одевшись, поспешил к месту происшествия. Там открылась страшная картина: Юрин сидел на деревянном настиле и беспомощно болтал ногами, точнее, тем, что от них осталось. Ноги были оторваны в районе голени, и из-под окровавленного мяса торчали обломки белых костей, правая ступня, обутая в ботинок, висела на длинном лоскуте его собственной кожи. При этом он был абсолютно спокоен.

— Товарищ капитан, две растяжки я снял, третью не успел, — докладывал Юрин будничным голосом. Все были в шоке от увиденного, скинув с себя оцепенение, вкололи промедол и сделали срочную перевязку. Подбежали наши медики, положили его на носилки, а через пять минут подошел БТР, и мы отвезли его в находившийся неподалеку медицинский батальон.

Пока я занимался судьбой Юрина, проанализировать случившееся было некогда. По возвращении в роту возник вопрос: «А что за растяжки снимал Юрин, как они могли оказаться внутри расположения батальона и почему Юрин оказался в стороне от места, где должен был находиться?»

Выяснилось все после того, как я прочел объяснительные Марьина и Королева.

Из объяснительных выходило, что утром Марьин и Королев встали, чтобы получить боеприпасы, а Юрин подниматься не хотел. Они его разбудили и силой вытолкали на улицу. Заставить следовать с ними у них не получалось, он почему-то побрел в сторону стройки. Там они его догнали и, чтобы привести в чувство, отвесили пару оплеух. Тогда Юрин вытащил из кармана гранату РГ-42, выдернул кольцо и сказал, что всех взорвет. Связываться с ним они не стали и пошли за боеприпасами без него.

Когда они были на складе, прогремел взрыв. Объяснительная начальника склада, подтверждавшая это, была здесь же. Произошло следующее: Юрин, выдернув кольцо, назад его не вставил, а держал гранату в руках. Присев на настил, он заснул, руки разжались, граната упала под ноги и прогремел взрыв. Гранату, как оказалось, Юрин подобрал во время последнего разведвыхода, когда мы досматривали базы боевиков. Поэтому он и не сдал ее после возвращения на базу.

На этом расследование завершилось. Виноватый наказал себя сам. Ему ампутировали ноги. Я встречался с ним в ростовском госпитале, впечатление осталось тягостное. Меня не покидал горький осадок и чувство, что я, как командир, что-то недоделал. По прошествии стольких лет с позиции сегодняшнего опыта я понимаю, что причина трагедии крылась в психологической травме после плена. Ему необходима была длительная реабилитация, а не боевые действия. Где сейчас Юрин, мне неизвестно, может быть, возглавляет фонд ветеранов чеченской войны, а может, просит милостыню на ростовских перекрестках.

Псы войны

Трагедия Юрина оказала сильное негативное влияние на его сослуживцев, но боевой дух не сломила. В роте было десять контрактников, и зарекомендовали себя в боевых действиях они хорошо. В основном это были парни из Ростовской области, все крепкие, все после срочной службы, но без опыта разведчика. Обучать разведывательным премудростям их необходимо было заново. Мотивация у парней была сильная. У нас были все возможности для качественной организации занятий. Любые боеприпасы в необходимом количестве, любые мины, неограниченный моторесурс. Местом проведения занятий были два карьера, находившиеся недалеко от пункта дислокации отряда.

Единственное, что там было сложно проводить – это занятия по тактико-специальной подготовке. Ни городские, ни горные условия смоделировать было нельзя. Пара горных боевых выходов с последующим разбором недостатков помогли исправить тактические пробелы. Приходилось учиться и офицерам. От них требовался качественно иной уровень методики и организации учебного процесса. Недоработка или слабое знание предмета вело к потере авторитета. Не любили контрактники упрощений и бездумной муштры.

А вот если провести грамотную стрелковую тренировку, они занимались с интересом и азартом. Больше всего они ненавидели одиночную строевую подготовку. Я и сам считаю, что нет ничего глупее топтания расчерченного на квадратики асфальта. Случалось, что такие занятия заканчивались конфликтом.

В итоге строевую подготовку я отменил. Лишь периодически проводили занятия по знанию отхода и подхода к начальнику, отданию воинского приветствия и коллективному перемещению строем.

Контрактники обнаружили хорошие прикладные навыки, которые были незаменимы в организации быта. Один оказался каменщиком, другой плотником, третий поваром. В итоге быт нашей роты стал на порядок лучше, чем в остальных подразделениях батальона, а контрактники стали пользоваться уважением. Их часто просили оказать помощь командиры из других рот.

Все же и боевая учеба, и повседневный быт — это только база для выполнения боевых задач. Вскоре эти задачи посыпались как из рога изобилия.

В начале лета 1995 года казалось, что приближается развязка уже порядком затянувшейся чеченской войны. Грозный и вся территория равнинной Чечни находились под контролем федеральных сил. На самом деле контроль был слабым.

Первое боестолкновение контрактников с боевиками произошло при сопровождении штабной машины группировки. Обеспечивать безопасность выехали три недавно переведенных к нам контрактника из 205-й мотострелковой бригады. Они только отъехали от Ханкалы, как на перекрестке штабная машина подверглась обстрелу, который боевики начали с боковой дороги из-за бетонных плит.

Первыми выстрелами были ранены водитель и два офицера в салоне. БТР сопровождения, в котором находились контрактники, немного отстал от «буханки». Поэтому, начав обстрел, боевики не знали о его присутствии. Контрактники, быстро покинув броню, открыли ответный огонь. А Веточкин и Иняткин через дворы зашли в тыл боевикам и, как в тире, расстреляли двоих из них. Остальным удалось скрыться.

Войска двинулись на юг, где еще оставались загнанные в горы отряды дудаевских сепаратистов. После их разгрома война должна была закончиться, но чтобы навсегда сломить сопротивление мятежников, нужно было уничтожить символ чеченского сепаратизма — генерала Дудаева и его штаб. Для этой цели из состава 173-го отряда была выделена специальная группа, основу которой составили контрактники 2-й роты.

Силами этой группы была проведена сложнейшая операция, включавшая в себя десантирование, выход к месту операции, налет на здание штаба, окружение группы боевиками и выход из него. Несмотря на то, что ожидаемого от операции результата достигнуто не было, контрактники показали себя очень хорошо. Вернуться без потерь они смогли благодаря своему профессионализму, слаженной командной работе и нестандартному решению возникавших проблем.

Часть контрактников после этой операции уволилась. Они хорошо действовали в бою, не боялись погибнуть. Но вернувшись на базу, видимо, решили, что степень риска не соответствует выплачиваемому денежному содержанию и социальным гарантиям. Расставаться с некоторыми было искренне жаль.
Перед нами стояла задача вновь сформировать костяк роты. Теперь подбору контрактников было уделено особое внимание.

Мы брали не тех, кого нам дадут, а целенаправленно занимались подбором кадров. Тем более что командующий группировкой разрешил отбирать контрактников в отряд спецназа из всех подразделений и частей Минобороны, дислоцированных в Чечне. Но как определить достойных? Помог нам Веточкин. Он сказал, что знает на предыдущем месте службы нескольких хороших контрактников и рекомендует их нам.

Его «местом» службы была 205-я мотострелковая бригада.

После встречи и предварительного разговора Веточкина с кандидатами на службу у нас, я с командирами групп также посетил 205-ю бригаду. Визит наш был неофициальным и несогласованным с командованием бригады, но нам необходимо было думать о комплектовании собственного подразделения. Ни один командир не отдаст добровольно толковых подчиненных. Действительно, здесь мы столкнулись с трудностями.

После беседы мы в нашей строевой части выписали им отношения на перевод, но без осложнений перевелись только двое. Еще двоих отпускать не хотели, а троих держали под арестом. С теми, кого не хотели отпускать, поступили просто. Они написали рапорта о расторжении контракта и перешли к нам. Именно так к нам пришли грамотные водители БТРов. В гражданской жизни они работали водителями КамАЗов, знали двигатель и имели хорошие навыки вождения. Они быстро изучили особенности БТР-80 и под руководством зампотеха восстановили все БТРы роты.

Самое интересный и сложный переход в подразделение был у трех контрактников, находившихся под арестом. Сыч, Идаитов и Яровой не просто сидели, а на них было написано заявление в военную прокуратуру за самоуправство и неуставные взаимоотношения. Переусердствовали в выбивании положенных их подразделению продуктов у начальника склада. Прапорщик пожаловался командованию и написал заявление в военную прокуратуру.

Поскольку Веточкин говорил, что это одни из лучших бойцов, то решили их выручать. Их командирам было все равно, куда их девать, в тюрьму или к нам, поэтому на перевод согласилось. Оставалось уладить вопрос с прапорщиком, чтобы он забрал заявление. И это сделать удалось.

Я рисковал, набирая в роту контрактников после такого резонансного залета, не все были согласны с моим решением, но пожалеть о нем не пришлось ни разу. Новые контрактники внесли в нашу жизнь свежую струю и особый колорит. Вместе с ними в роту перекочевало словечко «контрабасы» и веселый нрав легких на подъем специалистов. Изучая индивидуальные особенности каждого из них, шли к убеждению в правильности выбора. Половина контрактников оказались с высшим образованием, жизненной хваткой и довольно высоким уровнем культуры.

Ставрополец Голданов, например, не только играл на гитаре, но и сам сочинял песни и пел. Его концерты собирали весь личный состав отряда. Появилась в роте и своеобразная культурная программа. За спортгордком недалеко от бани соорудили беседку со столом и скамейками, рядом поставили мангал. Именно там справлялись праздники и дни рождения.

Возраст «контрабасов» был от 23 до 33 лет. Большинство обладало хорошей моторикой, быстрой реакцией и отменными физическими данными.

Индивидуальная подготовка у них была хорошая, потребовались занятия по специальным предметам и общее боевое слаживание подразделения.

Через неделю после комплектования группа дала первый результат. Это было в конце лета или в начале осени 1995 года. Наша рота получила задачу провести разведку лесного массива, южнее Ханкалы.

Доехав на БМП до лесного массива, группы в пешем порядке втянулись в лес и, подтягивая за собой бронемашины, без приключений добрались до места базирования. Здесь на высоте имелись старые окопы, где мы смогли разместиться и организовать круговую оборону. С этих позиций тройки расходились по лесу, ведя поиск. Баз незаконных вооруженных формирований обнаружено не было, зато удалось задержать двух боевиков. Мы их доставили в штаб группировки. Больше неожиданностей выход не принес. Этот результат был единственным в той операции и первым у новых контрактников.

При правильном подходе к организации службы и с учетом особенностей работы с контрактниками эта категория военнослужащих позволяет вывести возможности подразделения на качественно новый уровень, которого со срочниками невозможно достигнуть в принципе.

В выполнении служебных обязанностей контрактники значительно упростили работу командиров по подготовке боевых операций. Через пару месяцев интенсивных боевых мероприятий подготовка к ним была доведена до автоматизма. Каждый знал, что делать и в какой последовательности. Командиры давали указание на подготовку того или иного мероприятия и, не отвлекаясь на проверку личного состава, получение боеприпасов, организацию связи, построение колонны, могли спокойно заниматься проработкой операции. После доклада о готовности командирам групп оставалось занять свои места на броне и приступить к руководству подразделениями.

В боевой подготовке их степень ответственности и уровень усвоения информации позволили выполнить программу прыжков с парашютом. Происходило это следующим образом: под руководством офицера воздушно-десантной службы на «взлетке» укладывали купола и проходили предпрыжковую подготовку. Затем вертушка везла нас в район Владикавказа, где на одном из полей разворачивали площадку приземления и совершали прыжки. За неделю все контрактники сделали положенное количество прыжков.

Конечно, идеал невозможен, были особенности, с которыми приходилось мириться. Так Идаитов после праздников с застольем всегда засыпал под одним из кустов. Конечно, если дело происходило в летнее время суток. И бороться с этим было бесполезно. Впрочем, этот недостаток он компенсировал профессиональными навыками и знаниями. Уйгур по национальности, он имел за плечами опыт нескольких войн в Таджикистане. Кроме защиты интересов России он участвовал в междоусобных разборках, проходил подготовку у пакистанских и китайских инструкторов. Им интересовался особый отдел. Наверное, хотели разоблачить шпиона.

В шпионаже его не изобличили, зато наш багаж он пополнил бесценными знаниями и навыками поведения в бою и при проведении засад. Идаитов иногда показывал такие простейшие вещи из индивидуальной подготовки, что мы удивлялись тому, как до этого не додумались сами. Воевал он профессионально и расчетливо. Обладал острым зрением и точными движениями. Снайперская винтовка в его руках становилась инструментом, несущим врагам смерть. Он научил снайперов особой фиксации барабанов, чтобы не сбивалась сетка. Сам предпочитал работать, используя механический прицел, правда, только днем. Винтовку использовал как второе оружие, предпочитая АКМСЛ.

Была и еще одна важная инновация, введенная в практику на одном из совещаний с контрактниками. После одной из операций штаб разведотдела группировки обвинил нас в неграмотных действиях. В частности, в невыходе в заданную точку, в несвоевременной постановке засад и отсутствии связи.

Согласиться можно было только с последним. Устойчивой радиосвязи не давала ни одна из штатных радиостанций. Решена эта проблема была только в октябре 1995 года, когда правительство Чеченской Республики подарило нам японские радиостанции. Что касается первых двух обвинений, они были полностью ложные. Но нашим словам не верил никто. Тогда и родилась идея видеодокументирования всех разведвыходов роты.

Многие приняли ее в штыки, называя материалом для прокуратуры и пищей правозащитников. Все же решили попробовать. Скинувшись с зарплаты, приобрели небольшую видеокамеру. Самым трудным оказалось найти оператора, который бы вел видеосъемки боевых действий. Никто из контрактников не хотел менять автомат на видеокамеру. Заставлять в приказном порядке не хотелось, поскольку для съемок нужно не только техническое умение пользоваться видеокамерой, но и художественный вкус в сочетании со способностью вести съемки в условиях риска для жизни.

Таким оператором стал боец срочной службы.

Благодаря его смелой и творческой работе были задокументированы засады, учебные занятия и повседневная жизнь роты. Особую известность приобрели съемки событий на площади возле дудаевского дворца и события в селе Первомайское. Многое из записанного мы уничтожили сами, что-то испорчено временем, но часть записей стали историей всего спецназа ГРУ периода первой чеченской войны.

Боевой хребет роты, державшийся на контрактниках, стабильно просуществовал месяцев восемь. Начал он распадаться к лету 1996 года. О причинах и событиях, способствовавших этому, стоит рассказать подробнее.

Последние бои

Для меня первая чеченская война закончилась в апреле 1996 года. Получив назначение на вышестоящую должность, я сдал дела новому командиру и убыл в бригаду. Постепенно повседневные заботы мирной жизни переключили психику на размеренный лад. Тем не менее я всегда интересовался происходившим в Ханкале, успехами и неудачами роты.

Многое рассказывали мне ненадолго приезжавшие в бригаду офицеры и бойцы роты.

Новый командир не был хуже или лучше меня, просто он был другой. Ему предстояло выстроить отношения с личным составом, бойцы должны были привыкнуть к особенностям характера командира, а он – приобрести опыт руководства в ходе боевых действий. На все это требуется время. Его-то как раз и не было.

Тревожные новости стали приходить в начале лета. В предгорьях, переезжая горную реку, подорвался БТР. Погиб водитель, один из тех контрактников, которые перешли к нам из 205-й бригады. Через пару недель в госпитале оказался старший из братьев Веточкиных со сквозным пулевым ранением правого легкого. Мы встретились, когда он уже шел на поправку. На одной из госпитальных лавочек он поведал мне историю, которую я хорошо запомнил.

Веточкин рассказывал: «Проводилась крупная операция, на которую были привлечены все силы отряда. Дело было в предгорьях, недалеко от села Шалажи. Рота работала отдельно от остальных сил отряда, в горно-лесистой местности. Вышли в заданную точку, забазировались, обложились минами и сидели три дня, не ведя активных действий. Такое сидение не для нас, и мы подошли к ротному с просьбой разрешить нам, контрактникам, немного побродить по округе. Он дал такое разрешение только двум тройкам — моей и Ярового. Мы отправились осматривать округу.

Изучая окрестности, обнаружили горную дорогу, не отмеченную на карте. Первый день решили понаблюдать и обнаружили, что по ней есть движение. Ездили «уазики», полные «духов», и грузовики, набитые вооруженными людьми. Вернувшись, доложили ротному, он разрешил выйти на засаду опять же нашим тройкам.

На следующий день выдвинулись к дороге. Она находилась в ущелье, и мы были вынуждены долго спускаться вниз, чтобы выйти на удобную позицию.

Только мы расположились, как появился «уазик». Подпустив поближе, открыли огонь. На этот раз «духи» попались стреляные. «Уазик», вильнув, съехал на обочину и остановился. Водителя и боевика на переднем сиденье подстрелили сразу. Сидевшие сзади шустро выпрыгнули, залегли за колесами и начали отстреливаться. Обычным составом разделались бы с ними в три секунды, а здесь было только полгруппы. Пока тройка Ярового связывала их огнем, я обошел с левого фланга автомобиль, это было метрах в пятнадцати от него. Чтобы увидеть боевиков, мне пришлось открыться и выйти на дорогу. Первого застрелил сразу же. Второй успел перенести огонь в мою сторону.

Я видел, как он в меня целится и стреляет. Даже почувствовал, как что-то ударило в грудь. «Какой гад, — подумал я, — так ведь и убить может!» Страха не было, даже какое-то спокойствие охватило, я тщательно прицелился ему в голову и сделал одиночный выстрел. Боевик дернулся и замер. Даю всем команду на осмотр машины. Подходим, «духи» отборные, хорошо упакованные, один имел при себе командирскую сумку. Все, что можно, забираем, «уазик» поджигаем.

Только теперь я почувствовал странный привкус во рту и жжение в груди, а ребята заметили кровавую пену у рта. Перевязали меня здесь же, на обочине. Только начали уходить, как показался полный боевиков грузовик. Уходить приходилось вверх, нагруженными трофеями, да еще меня, раненого, парни тащили на себе. «Духи» нас заметили, открыли огонь, но мы перевалили за небольшой гребень и скрылись из виду. Отошли мы всего метров двести-двести пятьдесят. До наших было километров восемь.

Ясно, что «духи» погоню вышлют. Кое-как дотащились до широкой просеки, за которой начинались высокие деревья. Пересекли ее. Идаитов сказал, что здесь удобно встретить погоню. Просеку боевикам не обойти, а когда будут пересекать, встретим огнем. Их тройка осталась, а мы поковыляли дальше. Минут через пять раздались автоматные очереди, потом крики и снова стрельба. Еще через пять минут тройка Ярового догнала нас, сказав, что все в порядке. Двоих они подстрелили сразу, а третьего подранили. Теперь «духам» надо было не о погоне думать, а заниматься убитыми и ранеными.

Беспорядочная стрельба позади нас подтверждала, что боевики еще ведут бой с просекой. Дальше я все помню, как в тумане. Меня до базы дотащили, и я потерял сознание. Очнулся уже здесь. Знаю, что вызвали вертушку и отправили в госпиталь». На этом Веточкин закончил свое повествование.

Радоваться успехам пришлось недолго, вскоре пришла трагическая весть о гибели Сыча, Идаитова и Ярового. Никаких подробностей не было, и все терялись в догадках. Я сильно переживал гибель бывших подчиненных, успевших стать боевыми друзьями. Подробности удалось узнать через месяц. Ко мне в кабинет пришел боец, выполнявший в роте обязанности видеооператора. Он недавно выписался из госпиталя и перед увольнением пришел попрощаться. От него я узнал о случившемся.

Был тяжелый выход под Итум-Кале. Роту высадили с вертолетов далеко от района разведки. Пришлось совершить тяжелейший пятидесятикилометровый марш с переходом перевалов и падением бойцов в водопады горных рек. К месту ведения разведки вышли вечером.

Переночевали, а утром Сыч, Идаитов и Яровой отправились на разведку. Остальной личный состав занимался оборудованием базы. Когда она была готова, по периметру установили мины ОЗМ-72. Кто был виноват в том, что не оповестили работавшую тройку о минах, так и не выяснили. Связь, как обычно, не работала, ведь японские станции были отданы в радиосеть командира батальона, а наши станции работали плохо. Тогда боец-видеооператор побежал к возвращавшимся Сычу, Идаитову и Яровому навстречу, кричал и махал руками, чтобы они остановились, но его не услышали. Растяжка была сорвана, и выпрыгнувшая из стакана ОЗМ-72 прервала жизни трех профессионалов.

Гибель Сыча, Идаитова и Ярового сильно подорвала боевой дух отряда. Вскоре отряд был эвакуирован.

После этого безрезультатного, но тяжелого выхода началось массовое увольнение контрактников. А с подписанием мира отряд вернулся в бригаду.

Потекла повседневная жизнь, осложненная невыплатой заработной платы. Армия начала избавляться от ставших ей ненужными контрактников. Они и сами чувствовали себя «отработанным материалом» закончившейся войны. И большинство уволились сами. Мы пытались удержать наиболее достойных, но что могли им предложить? Ненормированный рабочий день с зарплатой ниже прожиточного минимума? Карьерный рост? Или возможность получить образование в престижном вузе?

Братья Веточкины некоторое время держались, даже закончили школу поваров в Новочеркасске, чтобы получить звание прапорщиков. Послужив заместителями командиров групп пару месяцев, они тоже уволились.

Так закончилась «контрактная эпопея» 2-й роты 173-го отряда 22-й бригады спецназа ГРУ ГШ образца 1996 года. Страна уверенно приближалась к дефолту, так что было не до контрактников. Последующее десятилетие их то набирали, то увольняли.

Найдется ли место этой категории военнослужащих в новом облике нашей армии, покажет время.