13.04.2010   7042 Stimul 

Я понял смысл выражения «быть на волосок от смерти» (Рассказ участника чеченской войны)

Об офицере Шикине я впервые услышал от своего товарища, воевавшего срочником в свод­ном батальоне 7-й воздушно-десантной дивизии в Чечне более года, еще в середине 1990-х. Рассказывая о своем участии в спецоперации под Первомайским, мой друг добрым сло­вом вспомнил своего ротного: «Это настоящий мужик, без понтов и соплей».

Месяц назад один из моих друзей, подполковник спецназа в запасе, порекомендовал встре­титься «с одним заслуженным ветераном, но чрезвычайно скромным человеком», о котором «почему-то еще никто нигде не писал», и исправить эту оплошность.

Я позвонил. Так через 11 лет после знакомства заочного, я встретился с майором запаса Михаилом Шикиным. Разговорились. Ему было что вспомнить…

Рязанское училище ВДВ я закончил в 1985 году. Распределили в 97-й парашютно-десант­ный полк в Алитус. Оттуда попал в Афганистан. Служил командиром взвода 357-го парашют­но-десантного полка в Кабуле в 1987-1989 годах. Награжден двумя орденами Красной Звез­ды.

Самый памятный случай тех лет? Было это в боевом дозоре. Шли мы вдвоем с командиром 2-го взвода Геннадием Митаром. Все делали по правилам: и не торопились, и под ноги вроде бы внимательно смотрели… Но вдруг Митар заметил натянутую над землей белую капроновую нитку - это была растяжка, - а предупредить меня не ус­пел. Я ее и зацепил сапогом. Щелчок, кольцо сорвало… а взрыва нет! Пот градом, мурашки по коже, я нагнулся, смотрю: граната спрятана была за деревом, рычаг ее уперся в толстый жесткий корень, зацепился и не пошел дальше. Мы, живые и радостные, отошли от греха подальше, отдышались да расстреляли гранату из автоматов. Вот тогда я по-настоящему по­нял смысл выражения «быть на волосок от смерти».

Позже выполнял обязанности командира роты в крупной операции «Магистраль» в провинции Хост. За два месяца постоян­ных стычек с моджахедами наша рота не потеряла ни одного бойца.

С болью в сердце до сих пор вспоминаю гибель друга - Дмитрия Бондаря. Он тоже участвовал в той операции. Его БМП по­дорвался на фугасе. Он служил в 350-м полку, двигался по ущелью в колонне, а я в это время на «блоках» над ними в го­рах стоял и по рации слышал, как объявляли о подрыве.

Бронемашина Димы остановилась на дороге в месте прохождения подземного путепровода. Управляемый фугас бахнул пря­мо под БМП. Жуткий был взрыв!

Пару суток спустя мы ехали этой дорогой, и один из офицеров сумел сфотографировать место взрыва - от БМП остались только задние двери десантного отделения и кусок кормы...

В январе 1989 года силами своего взвода построил две заставы, которые прикрывали вывод Ограниченного контингента. Горжусь этим. За полтора года войны мы не потеряли ни одного человека!

Границу с Союзом я пересек 4 февраля, сидя на броне и глядя в красивое чистое небо. Как я радовался, думал: войне ко­нец! Оказалось, жестоко ошибся, ведь самая страшная война - война в родной стране - неумолимо приближалась.

Всего через год мне пришлось участвовать в наведении порядка в Азербайджане. Нашу 103-ю дивизию тогда передали в ведение КГБ СССР, мы щеголяли в шинелях с зелеными погонами и в зеленых фуражках. Дурацкая была ситуация: оружие применять нельзя, а вооруженную толпу остановить надо. Три месяца таким путем порядок наводили.

В 1992-м мы готовились в командировку в Абхазию в качестве миротворческих сил. Когда батальон выезжал, меня вдруг приказали оставить дома. Я даже расстроился: с чего бы это? Оказалось, это комбат решил меня таким образом поздра­вить с рождением дочери, не отрывать от семьи.

Первая моя командировка в Чечню была в июле 1995-го. В должности командира роты я временно заменял Алексея Тучи­на. В августе я заболел, вертушкой меня перебросили в госпиталь Владикавказа, где сделали операцию, потом перевезли в Краснодар. После недолгого лечения вернулся в Новороссийск.

Второй раз в Ханкалу я прибыл 8 января 1996 года в должности заместителя командира роты в составе пополнения свод­ного батальона 7-й воздушно-десантной дивизии.

Утром 9 января разнеслась весть, что Радуев с бандой головорезов напал на Кизляр. 10 января две группы нашей дивизии и группа 22-й бригады спецназа ГРУ загрузились в вертолеты и вылетели блокировать Радуева на пути к селу Первомай­ское. Дни шли, ребята на базу не возвращались, операция затягивалась. 16 января пришел мой черед лететь в Первомай­ское.

Летели тремя вертолетами, сели в открытом поле недалеко от Терека. Пока мы выгружались, боевики обстреляли нас НУР­Сами, прихваченными на складе аэродрома в Кизляре. Стреляли из обычной алюминиевой трубы, к которой примотали ба­тарейки с контактами. Вроде примитив, а одну машину едва не подбили!

Дошли до КП командующего Северо-Кавказским военным округом Геннадия Трошева, уселись на землю в ожидании прика­за. Сначала всех вновь прибывших хотели оставить в резерве, но потом все же поставили иную задачу - идти с ротой на помощь спецназу.

Рота - это громко сказано! Со мной было 20 бойцов, командир взвода Олег Ковальский и техник роты прапорщик Йонис. Солдаты в подавляющем большинстве, кроме нескольких старослужащих, впервые попали на боевую операцию и заметно нервничали, но держались молодцами. Вооружены мы были не очень: два гранатомета, два пулемета РПКС, автоматы с тре­мя рожками патронов на каждого. И все.

Подошли к позициям 22-й бригады. Нас встретил высокий моложавый майор, представившийся заместителем командира батальона. Сказал, что у него слишком большой по площади участок и нехватка личного состава, поэтому часть террито­рии, примерно 250 метров, он отдает моей группе. Нам приказали никуда не выдвигаться, в случае появления боевиков от­ражать их атаку.

Таким образом, наша задача заключалась в усилении левого фланга обороны 173-го отряда 22-й бригады спецназа ГРУ. Расстояние между бойцами ГРУ и ближайшей ячейкой моих парней было приблизительно 50 метров.

Оружия у ГРУшников было в достатке, бойцы ходили с пистолетами Стечкина. Видел у них и пулеметы, и автоматические гранатометы, и РПО «Шмель». Помню, среди спецназовцев было много офицеров: артнаводчик, врач, связисты, командиры взводов. Линия обороны спецназа была устроена вдоль дамбы. Там тянулся вал метра три высотой, в котором спецназов­цы проделали ячейки для стрельбы. Река в этом месте делает глубокую петлю прямо за позициями спецназовцев. Через нее перекинут дюкер - трубопровод с перилами, соединявший берега реки, шириной около полутора метров, по которому можно было свободно перейти на противоположный берег и скрыться. Он виднелся прямо позади командного пункта спец­наза. Дюкер был обозначен на картах, и о нем прекрасно знали жители села. И карты, и жители были в руках Радуева. Стоит ли удивляться, почему он, опытный противник, выбрал местом прорыва именно это направление?

Моим бойцам достались готовые ячейки, которые я приказал занять попарно. Одному сидеть в своей яме в голом поле в постоянном напряжении страшно, физически трудно, можно каких угодно бед натворить. А если по двое, то есть с кем по­говорить, на кого опереться, с кем разбить время на бодрствование и отдых.

Прошелся, посмотрел, как люди устроились, раздал бойцам сухпай, чтобы потом голова не болела. Приказал вести наблю­дение и без команды со своих мест не уходить.

«Духи» постреливали в нашу сторону, но вал надежно защищал нас от пуль.

Поставил единственную палатку с печкой внутри. Радиостанция у меня была одна, настроенная на волну штаба группи­ровки войск, стянутых к Первомайскому. Связь со штабом поддерживал сам, с 22-й бригадой связи не было.

На небольшом отдалении от крайних домов села высилась ферма, где у боевиков располагался выносной пост. Хорошо оборудованный, с окопом. Расстояние до фермы составляло около 500 метров. Там арыки повсюду, сельскохозяйственные ирригационные системы. Боевики могли любой такой арык углубить, укрепить как следует. Дозор «духов» всегда находил­ся на посту, и подойти (я видел, как в ту сторону уходили разведчики спецназа) близко не давали, открывали огонь. Ме­сто было открытое, ровное, похожее на пойму реки. Думаю, когда Терек разливался, то затапливал весь этот участок. От села до фермы боевики прорыли проход в человеческий рост, по которому скрытно передвигались.

«Духи» появлялись на разных участках своих ходов и бессистемно пуляли в нашу сторону. В общем, всячески демонстри­ровали, что контролируют подходы к селу.

Заминировать территорию перед валом я не мог, мин не было. Приказа выходить за вал для каких-то атакующих действий тоже не поступало.

День 17 января прошел относительно спокойно. На нашем направлении интенсивного огня не наблюдалось, шум стрельбы и взрывов доносился с противоположной окраины села.

Бой начался 18 января около четырех часов утра. Я проснулся от шума стрельбы. Вскочил, темно, не видно ничего. Смот­рю по направлению стрельбы: вроде боевики прут правее, значит, на позиции спецназа. Приказал Ковальскому бежать на стык позиций и помочь ГРУшникам огнем. За укрепления в открытое поле выходить запретил, ведь в темноте да в пылу боя их скосили бы вместе с боевиками. Солдатам я крикнул, чтобы не дергались, не боялись, огонь открывали, только ко­гда увидят противника.

На позициях спецназовцев прогремел мощный взрыв, оттуда навстречу мне вышли раненый солдатик и офицер без ору­жия, но с ранением в кисть руки. Неприятельская пуля попала в приклад его автомата и рикошетом раздробила палец. На вопрос о взрыве офицер ответил, что он подорвал склад боеприпасов, чтобы боевикам не досталось.

Как я понял, «духи» сразу вышли на командный пункт спецназа (там горел костер) и убили находившихся там офицеров. Стреляли из гранатомета или из самодельной установки НУРС. Естественно, взрывом рации спецназовцев вывело из строя, вот они передать никому и не смогли об атаке боевиков.

Вскоре еще один раненый боец спецназа пришел на мою позицию, затем офицер, контуженный, затем еще двое: врач и разведчик. Тут и замкомбата спецназовцев тоже подошел. Он доложил по моей рации «наверх» о прорыве Радуева к Тере­ку. Из темноты выплыл неизвестный, представившийся дагестанцем, сбежавшим заложником. Его бойцы мои схватили, при­вели ко мне. Заложник этот рассказал, что боевики вели впереди себя группу заложников для прикрытия.

Боевики собирали своих раненых на месте бывшего КП спецназовцев. Я отчетливо слышал их крики и стоны, видел неболь­шое движение, там что-то горело, в темноте ночи демаскируя небольшой участок. Приказал Ковальскому выстрелить туда из гранатомета РПГ-7. Олег выстрелил. Ждем, а взрыва нет. Олег выстреливает повторно. Есть! Позже, когда мы к этому месту подошли, увидели чудную картину: первая граната убила боевика, даже не разорвавшись, а просто воткнувшись ему в живот!

Бойцы мои стреляли мало, только когда были полностью уверены, что в прицеле боевики, а не заложники.

Весь бой продолжался не более получаса! Впоследствии мы восстановили его картину.

Радуевцы скрытно, по заранее прорытым ходам дошли от села до фермы. Вылезли, побежали вперед и всей массой рвану­ли в направлении дюкера. Еще им помогло то, что напротив вала, где были устроены позиции спецназа, располагалась до­вольно высокая насыпь, за которой «духи» смогли сосредоточиться перед главным ударом. Радуев и Исрапилов наверняка заранее продумывали варианты. Спецназ был не в силах сдержать превосходящего по численности противника. Те, кто оказался в центре линии обороны, погибли. Это война! Я тогда сразу понял: если бы лавина радуевцев вышла на меня, не удержал бы. А как удержишь, когда двадцать против четырехсот?

Когда рассвело, замкомбата спецназовцев организовал поиск своих погибших. Их собрали и сложили в ряд, 12 «двухсо­тых». Врач там владикавказский суетился, помощь оказывал раненым. Мы ходили вдоль вала и до Терека, собирали ору­жие, убитых и раненых «духов» подтаскивали в кучу. Замкомбата спецназовцев сказал мне, что у него несколько человек без вести пропали, все их искал.

А боевики, почуяв близость спасения, бросили ставших ненужными заложников и ушли налегке, только нескольких омо­новцев захватили. И вот из заложников человек 40 в поле осталось, они к нам прибились. Помогали «духов» опознавать. К сожалению, среди мертвых местные дагестанцы узнали двоих своих односельчан. Мне особенно запомнился убитый араб. На нем был длинный женский халат, на ногах намотаны жгуты, в рюкзаке ворох различных медикаментов, бинтов, обезболивающих средств, наркотиков. На месте боя много всяких лекарств валялось, перевязочных пакетов, тряпок. Бое­вики-то аптеки в Первомайском обчистили, да и из кизлярской больницы наверняка что-то уперли.

У некоторых убитых радуевцев мы нашли документы с надписями на арабском, с фотографиями и печатями. Интересно, что они одноразовые гранатометы и автоматы тащили в сетках для хранения картофеля. Как Никулин в «Бриллиантовой ру­ке». Смешно это: стволы из сеток торчат во все стороны. Нескольких бойцов ОМОНа, которые находились у Радуева в за­ложниках, мы отыскали в арыке. Они укрылись там.

Потом на вертолете прилетел Трошев. С толпой из охраны и заместителей. Журналисты с ними, фотографируют, на каме­ры снимают. Прапорщик Йонис нашел чемоданчик средних размеров, а это - спутниковый телефон Радуева. Я кинжал на­шел старинный, большой и красивый, очень острый. Ковальский обнаружил пистолет ПМ с дарственной надписью. Сдали, конечно, трофеи куда положено.

Шустрые солдаты до прилета командования успели снять с убитых хорошую обувь, оставив их разутыми, чем дали повод одному генералу заявить, что радуевцы в целях маскировки бежали в атаку босиком.

Кто-то из начальников дал команду на мой отход к группам Бориса Петрова. Мне офицеры Петрова рассказали, что сам он тяжело ранен взрывом гранаты, а Дубовик контужен.

К вечеру мы все вместе вернулись в Ханкалу, отдохнули немного. Потом ребята с другими офицерами полетели на опера­цию в Новогрозненский, а я остался в ПВД заниматься ремонтом техник и и организовывать колонны к Дому правительст­ва - его наш батальон охранял вместе с вэвэшниками. Затем были походы на Шали и горы, горы, горы.

В мае в батальоне проходила большая замена. Впервые нас меняли целыми ротами, много новых солдат и офицеров прибы­ло, и я вместе с командиром роты Антошиным вернулся в Новороссийск.

В ноябре меня отправили в Псков на двухмесячные сборы перед перелетом в Боснию. После грязи, недоедания, холода и постоянных боестолкновений в Чечне год службы на территории бывшей Югославии в составе международных сил стаби­лизации мира показался необычайно легким. Представляете, там нам еще и деньги платили!

Прилетаю из Боснии домой, а жена встречает с медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» III степени, улыбается: «Миша, тебе медаль дали за Чечню».

С началом второй чеченской кампании я служил в рембате дивизии, и на войну меня не отправляли, должность не та, обя­занности другие. В запас ушел в 2005 году, но десант «не отпускает», душа за своих болит, вот и занимаемся с товарища­ми ветеранскими делами.


1
1 Иван   (09.11.2012 09:24)
vdv1

Регистрируйся чтобы комментировать.
[ Регистрация | Вход ]