"Спецназ Акбар!", или что после газавата?

Лето 96-го. Едем по Чечне. У пестрых базарчиков на перекрестках, на сельских площадях нам кричат: «Аллах акбар!». День ото дня этот клич становился все громче, все отчаяннее, все истошнее. Кричат все: несмышленая сопливая малышня, исстрадавшиеся от нужды женщины, ослепленные местью мужчины. Солдаты, привыкшие уже ко всему, порою отвечают чеченским своим согражданам: «Аллах воскрес!» или «Спецназ акбар!». Это и вовсе доводит местных правоверных до исступления. Благо отряд уже далеко. Ведь по нам запросто могли бы и пальнуть — война, газават...

Объявили, что войне конец. Но на душе все-таки неспокойно. Если по театральным законам ружье, появившееся на сцене в первом акте, непременно выстрелит по ходу пьесы, то в страшное время всеобщего беззакония горы кавказского оружия — вулкан, да и только...

Перелистываю свои чеченские блокноты. Один из них, датированный летом 95-го, хранит беглую стенограмму нашего нелицеприятного разговора в селе Ишхой-Юрт, на востоке Чечни, на границе с Дагестаном. Тогда шли бои за господствующие высоты, войска зажимали боевиков все теснее и вот-вот должны были добить. В боевых действиях наступал очередной пик, а значит, накалялись отношения и с мирными. Помню, страсти в сельской конторе кипели. Простая женщина с открытым лицом и натруженными руками, бывшая колхозная доярка, поднаторела за годы войны и в военных вопросах, и в политических. Сначала она упрекала российских солдат: «Зачем из подствольника ночью стреляли?». Потом уверенно заявила: «Мы с вами — заложники политиков». А еще напомнила страницы нашей общей истории. Нет, больной вопрос депортации не поднимался. «Мы воевали вместе, — говорила чеченка, — хоть праведная война была — Великая Отечественная, хоть неправедная — афганская, чеченские парни разве плохо воевали? Нет, чеченцы всегда хорошо воевали!» Я в свою очередь с той чеченкой во многом согласился, вспомнил, что двадцать пять лет назад в одной роте со мной, на срочной, служили, и неплохо служили, вайнахи — чеченцы и ингуши, и комбатом у нас, кстати, был ингуш, капитан Аушев. Мы считались однополчанами, и отношения наши были вполне безоблачными. Пустился в воспоминания и дагестанец из соседнего села, офицер запаса: «Мы всегда одно святое дело делапи — страну охраняли. А теперь воюем. Обидно, что здесь, на войне страдают, простые люди. Богатые чеченцы кайфуют в московских ресторанах».

После долгого и нелегкого того разговора расставались мы далеко не друзьями, но и не врагами. Хотя одно высказывание явно непримиримого, просто резануло. Чеченец лет тридцати пяти-сорока напоследок спросил меня: «В России фашистов разве любили в ту войну, в Отечественную?». Чеченец явно провоцировал на пикировку-перебранку. Приехав с группой военных переговорщиков, военный журналист, к тому же из войск МВД, волей-неволей должен был сдерживать накипевшее на душе, дипломатично «застегнувшись на все пуговицы». Чеченец же — взгляд исподлобья, процедил сквозь зубы, но достаточно внятно:

«Мы вас так же всегда будем ненавидеть»

Я отметил для себя, что молодежи ни в колхозной конторе, ни на улице практически не было. В те дни войска проводили операцию, выбивая «духов» с окрестных высот, из своих опорных пунктов и баз те растекались по лесам, не решаясь до поры заходить в села за продуктами, на теплый ночлег ...

Как в ту еще Кавказскую войну разделяли чеченцев на мирных и немирных, так и нам пришлось по-разному оценивать поведение здешних жителей. В 95-м в январском Грозном вслед за криками «Аллах акбар!» в нас летели гранаты, мины и автоматные пули. При штурме одного из опорных пунктов дудаевцев в плен были взяты двое уцелевших боевиков. Подняв руки перед бойцами ОМОНа, они лепетали: «Мы не боевики, мы здесь случайно. Никого не убили, честное слово! Клянусь аллахом, ваших никого не убили!»

Мы и сами знали, что в той операции ни наша бригада, ни ОМОН потерь не имели. Но перед позициями боевиков оставались лежать неубранными тела погибших еще при новогоднем штурме Грозного российских военных. И их товарищи, другие солдаты не месть вершили, они громили явных преступников, вооруженных дудаевцев. Справедливо заметил один из старших офицеров: «Аббревиатура НВФ (незаконные вооруженные формирования. — Б.К.) мне кажется странной, полагалось бы употреблять другую — БФ: «бандитские формирования»...

Впрочем, под действия бандитов ещё с той войны подводилась и идеологическая платформа.. «Независимая газета», любезно предоставившая свои страницы для антироссийских трудов небезызвестного Мовлади Удугова, возвестила его устами: «Борьба русского народа за своё национальное возрождение и былое место в мировой политике — обречённая борьба...» И далее: «На России лежит тяжкий грех первого атеистического государства в мире. Она сказала в 17-м году: «Нет Бога». Осталось добавить: «Кроме Аллаха» — и, возможно, Россия спасётся».

Другими словами: русские обречены, если не обратятся в ислам...

На замирении с чеченским руководством в Хасавюрте генерал Лебедь произнес: «Хватит, навоевались!» А в ответ многоголосое: «Аллах акбар!»

На мосту, где было совершено злодейское покушение на генерала Анатолия Романова, надпись: «Аллах над нами! Россия под нами! Победа за нами!». Если в ту войну фотографировались мы в Бамуте на фоне надписи «Добро пожаловать в ад!» с резолюцией наших солдат — «Духи — говнюки!», то в январе 2000-го на проходной у завода имени А. Шерипова было намалевано другое — «Добро пожаловать в ад. Часть II» и «Раньше мы вас резали, теперь будем есть».

Летом 96-го непримиримые в Грозном откровенно издевались над российскими военными: «Ну что, кто победил? Не вышло по-вашему!» Попробуй возрази...

Наших солдат и офицеров, прошедших чеченский ад, часть I и часть II, награждают орденами и медалями России за мужество и героизм, проявленные при выполнении служебно-боевых задач.

В самопровозглашенной же Ичкерии учреждали свои награды. Как-то довелось держать такую в руках — медаль «За оборону Грозного», на зеленой ленте, в красной бархатной коробочке, с удостоверением, где подпись Яндарбиева подмял под себя лежащий на президентской печати волк. 7 ноября 1996 года тогдашний чеченский врио вождя Яндарбиев подписал указ о награждении орденами и медалями ЧРИ около ста пятидесяти боевиков «за мужество и героизм, проявленные в борьбе с российскими агрессорами в Джихаде свободы и достойный вклад в общее дело борьбы с русизмом». Вот замечательное выражение, которое нам следует запомнить, говоря о том, что движет «этими чеченцами» —

«Общее дело борьбы с русизмом»

Лучше не скажешь. Про русизм — это из политического наследия Дудаева, из его идеологической платформы. Из тех интервью, которые он гордо давал некоторым самым независимым телекомпаниям в своих потаенных местах, сидя в неизменной пилотке на фоне непременного ичкерийского флага с черным волком, еще запомнилось чеканное цитирование им поручика Лермонтова в части, касающейся чеченских нравов:

И дики тех ущелий племена,
Им бог — свобода, их закон — война...

Дудаев дал понять, что господин Лермонтов, дескать, был прав и зря не вняли русские голосу своего гения, посягнули на свободу ичкерийцев, пошли в их ущелья, забыв, что это именно чеченская законная стихия — война.

Новоявленные мюриды быстро повязали лбы зелеными повязками и, начиная эфирную перебранку с нашими военными зачастую с откровенного русского мата, заканчивали тираду непременно воинственным «Аллах акбар!». Именно воинственным. С такой жесткой непреклонностью и беспрекословностью произносилось разве что гитлеровское «Gott mit uns!». Православное же «Спаси и сохрани!» всегда незлобиво-потаенно оставалось на скромных нательных крестиках, висевших на одном шнурке с солдатским или офицерским медальоном.

Но не станем обсуждать и тем паче ссужать (Боже упаси!) символы и проявления чужой веры. Имеющий глаза да увидит, имеющий разум — поймет, имеющий сердце — почувствует. Речь идет о том, что самопровозглашенная Ичкерия, субъект Российской Федерации (хотя непримиримые утверждают, что Чечня — не субъект России, но субъект Аллаха) вознамерилась жить по законам шариата. Об этом прямо заявлял «ичкерийский Геббельс» — первый вице-премьер и министр государственной политики и информации Мовлади Удугов, которого Яндарбиев удостоил высшего ордена Ичкерии «Честь нации».

В интервью «Общей газете» Удугов сказал: «Надо поставить народ в рамки государственной дисциплины. Методы управления мы не изобретаем, мы выбираем естественный для нас и освященный многовековым опытом шариат. Демократия по российскому образцу ничего кроме войны нам не дала, демократические ценности в глазах народа скомпрометированы... Мы возвращаемся к исламу... Ислам — единственная религия, отвечающая духу чеченского народа. Адат — наше традиционное светское право — согласуется с законами шариата, данными нам Всевышним».

Удугов полагал, что сорока палок — этого прилюдного наказания, предусмотренного шариатом за употребление спиртного, — чеченцу достаточно, чтобы бросить пить. (Не худо бы взять это средство на вооружение нашим наркологам — скоро покончили бы с пьянством в России). Ичкерийский вице-премьер также считал бы полезным и отсечение руки за воровство. Он, правда, сетует, что пока делать этого нельзя: сначала государство должно обеспечить каждого человека работой и достойной зарплатой. Но не худой жизнью надо объяснять повальное воровство и грабежи. В развалинах одного грозненского дома поднял книжку «Чечня и чеченцы»: в которой прочитал статью из авторитетного словаря Брокгауза и Ефрона: «В обыкновенное время идеал чеченцев — грабеж. Угнать скот, увести женщин и детей, хотя бы для этого пришлось ползти по земле десятки верст и при нападении рисковать своей жизнью — любимое дело чеченца. Самый ужасный упрек, который может сделать девушка молодому человеку, это сказать ему: «убирайся, ты даже не способен угнать барана!» Начни дудаевцы с момента провозглашения самостийности жить строго по шариату, карать за воровство, как он велит, у них и полноценного войска не набралось бы — сколько рук поотрубали бы до декабря 1994-го!

Уголовным кодексом Ичкерии предусмотрено наказание и за участие в азартных играх, «к которым относятся также лотерея и любые игры, исход которых зависит от удачи и везения». Знакомый офицер, слушатель военной академии, как-то признался, что по ночам подрабатывает в охране казино (выплату денежного содержания задерживают, да и не хватает его для прокорма семьи). Так вот, самые «крутые», самые денежные и самые азартные в игорном доме — именно чеченцы. А кто не знает, что и «Русское лото» играет в пользу чеченских дельцов? Но им в Москве шариат не писан! Иначе сколько палок пришлось бы обломать о бока преступников.

Как-то довелось встретиться с офицером наших войск, вызволенным из чеченского плена. Более полугода провел он в горных лесах, в лагерях непримиримых боевиков. Известно, что работорговля — солидная статья дохода «воинов аллаха». Знакомый мой кавказский пленник рассказал, что многие, если не большинство чеченцев, взявших оружие во имя «джихада свободы», откровенно признались русскому офицеру в своей ностальгии по «советскому образу жизни», так нещадно подвергаемому ныне ультрадемократами и «новыми русскими» хуле и остракизму. Уставшие от ожесточенной войны, от всеобщего беспредела и безысходности, чеченцы благодарно, по-доброму вспоминали мирное житье-бытье, вольные поездки по Союзу хоть по базарным своим делам, хоть с бригадами строителей-шабашников. Какие устраивали веселые застолья с русскими незлобивыми мужиками! А разве забудешь встречи с красивыми, самыми красивыми, русскими женщинами! Сокрушенно вздыхали нынешние боевики, вспоминая прежнюю мирную жизнь, беседуя с глазу на глаз с русским офицером, своим пленником. Но стоило появиться третьему, который мог стать невольным свидетелем мягкосердечия и «отступничества» — чеченец замолкал, суровел и с еще большей нарочитой жестокостью толкал пленника в сырой, мрачный и затхлый земляной зиндан. Соплеменники должны видеть ненависть к неверному гяуру.

А пленный русский офицер, человек зрелый, твердых убеждений и не менее твердой воли, как умел, вел с чеченцами беседы о своей вере, православной. Он сразу заявил, что к мусульманам вполне терпим, но обращать его самого в ислам — дело безнадежное. Не теолог, не богослов, даже отнюдь не фанатичный богомолец, он со спокойным сердцем мысленно приготовился ко всему. Но веры не потерял и не предал. Более того, поддерживал товарищей по несчастью, молодых солдат, которых по здешнему обыкновению силой пытались обратить в чужую веру. У одного из беглецов, вырвавшихся из чеченского плена, сохранился клочок бумаги со словами мусульманской молитвы — боевики заставляли твердить их во время своих намазов. К вероотступничеству склоняли не мытьем, так катаньем. Сдавались те, кто однажды уже стали предателями, — дезертировавшие из части, струсившие в бою, похитившие оружие и боеприпасы, наивно решившие разбогатеть в каком-нибудь отряде наемных «воинов Аллаха». Словом, богомерзкие по всему людишки переметнулись к иноверцам. Ну и пусть их! Бог , может, и простит.

Зато в Ичкерии вероотступничество обещали карать смертью. Это прочитал в Уголовном кодексе, которому предпослан девиз: «Бисмиллахи-р-рахь-мани-р-рахьим!». Это, пожалуй, нечто другое, нежели просто «закон суров».

Вряд ли уютно чувствовали себя в мусульманской республике иноверцы, люди нескольких поколений, выросшие в великой стране, интернациональном советском государстве, принадлежностью к которому искренне гордились и верующие, и атеисты.

«Фундаментализм нам не свойствен», — утверждал Удугов в том же интервью «Общей газете». Но одновременно с узаконенным палочным наказанием, многоженством и утверждением, что нет Бога, кроме Аллаха, появились отряды новоявленных мюридов — работу таких весь мир увидел в Буденновске, Кизляре, Первомайском, а позже — в Буйнакске, Пятигорске и самой Москве... Удугов заявлял: «Независимость нам нужна для того, чтобы выжить, чтобы лишить Россию возможности уничтожать нас безнаказанно, как это было через каждые пятьдесят лет в течение трех веков».

Ичкерийские «мудрецы» обращают взор в глубокую историю, но не хотят вспомнить завещание имама Шамиля детям: «Быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему отечеству». Иль дети непослушные, иль цари не те?

Распрекрасно помню как накануне развернувшихся боев в дагестанских селах Чабанмахи и Карамахи там побывали два тогдашних российских министра. Поглядев в бородатые лица ревнителей исламской веры, устроивших на территории, «подвластной только Аллаху» замечательный укрепрайон, государственные мужи из центра заявили, что ваххабизм, дескать, заурядное религиозное течение, имеющее право быть...

«Эти «вахи» достали всех...»

— так говорили нам не только русские, но и сами чеченцы, когда российские войска пришли в Чечню во второй раз. Ваххабизм появился внезапно, как джинн из бутылки, и мало кто знал, что это такое.

Генерал-полковник Вячеслав Овчинников:

— На территории России мы имеем дело с агрессивным ваххабизмом. Они только говорят о каком-то равенстве, о помощи бедным. На деле не так. Лично мне доводилось быть в Карамахах и Чабанмахах до войны. Это самые настоящие военные лагеря. Только мы там появились с министром внутренних дел Дагестана, это было в августе, нас тут же окружили, и куда бы мы ни приезжали, вокруг нас были их люди. Везде посты стоят, за всеми перемещениями наблюдают, все дороги перекрыты. Высшее руководство, видимо, думало, что все это напряжение, вся эта нервозная ситуация после пребывания там высоких гостей, под давлением их авторитета, после «мирных» бесед рассосется... Увы, там все слишком далеко зашло.

Достаточно сказать, что Хаттаб женат на женщине из Карамахов. Там соответственно, жил его тесть, кстати, уголовник, отсидевший десять лет за убийство. Он-то и заправлял всеми делами, был наместником Хаттаба на территории Карамахов. То, что там творилось, надо оценивать с точки зрения закона и права... Там было убито пять сотрудников милиции, и никто не мог туда попасть, чтобы провести расследование. Машины, которые туда проезжали, не только легковые, но и большегрузные, с цементом, например, отбирались. Все оседало там. Если нужно было кого-то наказать за провинность, с него брали... машину бетона. Это была территория, на которой, по выражению Хаттаба,

«Аллаху угодно было создать военный лагерь».

Проникнуть туда было невозможно. Последующие военные действия показали это.

Что касается ваххабизма, то в том виде, в каком мы с ним столкнулись в Северо-Кавказском регионе, — это течение, предназначенное к идеологическому завоеванию этого пространства с последующим его физическим завоеванием. Мы знаем, что такие ваххабистские села, куда никого не пускают (шлагбаумы стоят), есть на территории Карачаево-Черкессии, проявления этого течения есть в Кабардино-Балкарии. Попытки появления ваххабизма в Ингушетии, правда, были пресечены. В Дагестане ваххабитов хватает...

Ваххабизм как религиозное течение — больше объект изучения органов внутренних дел (по линии оперативно-розыскной деятельности) и уж, конечно, ФСБ. Ни те, ни другие, а мне довелось с ними общаться во время работы оперативного штаба, ни малейшего представления об этом явлении не имели. Мы с нашими разведчиками неоднократно пытались докопаться до истины. Пришли к выводу, что ваххабизм — это не столько религиозное течение, сколько идеологическое учение. Святого, мусульманского — здесь мало чего. Это идеологическая основа сплочения людей на борьбу против власти. Это определение на уровне обывателя. А учитывая, что источники финансирования находятся за рубежом, надо делать выводы исходя из геополитических интересов.

Кавказ богат нефтью — и территория Чечни, и Каспийское побережье. Нефть эта по своим характеристикам лучше, чем на Ближнем Востоке. И если на Кавказе будет нефть, значит, будет возможность изыскать средства и организовать добычу этой нефти. Если она, что называется, потечет широкой рекой, то Россия станет могущественнее и богаче. Тем самым мы составим конкуренцию странам Ближнего Востока. Они и посылают сюда своих наемников. Они это делают с целью, чтобы Кавказ горел огнем, а деньги, которые могли бы пойти на разработку нефти, сгорали бы в огне войны. Поэтому их интересы здесь налицо. Как налицо и интересы Запада, которому невыгодно, чтобы нефтепровод прошел через Чечню. То есть, оставить все, как есть, не дать развиваться Северо-Кавказскому региону . Это во-первых.

И второе — интересы Турции, Афганистана. Старые счеты, которые они пытаются свести. Они тоже направили свои усилия на то, чтобы втянуть Россию в локальную войну на своей, российской территории, фактически заставить россиян убивать друг друга. Вот и поехало все это отребье, наемники, в новый очаг войны.

С точки зрения геополитики ясно — идет война за территорию, за передел этой земли. И первым, кто дал такую оценку был наш Главкомат. Когда в Министерстве обороны была научно-практическая конференция по проблемам, связанным с состоянием Вооруженных сил, я там впервые во всеуслышание сказал, оценивая обстановку на Северном Кавказе, боевые действия в Чечне, что мы все должны четко отдавать себе отчет — там идет внешняя агрессия, существуют внешние угрозы. И нужно вести речь не о каких-то межнациональных конфликтах, не об усмирении непокорных сепаратистов. Речь надо вести о защите территории России. И задачу эту должны решать не только внутренние войска и милиция, но и Вооруженные силы. Кое-кто не очень-то хотел считаться с такой оценкой ситуации, потому что она заставляла их напрямую принимать участие в боевых действиях. Они либо не были готовы, либо не хотели. Кто-то привык, это ведь проще, выступать в роли поучающих... А у нас, у внутренних войск, в ушах еще гул той войны стоял...